Рассказ о Вавилонской башне есть рассказ об общении, о словах, и он искусно — то есть, весело — играет словами.
Издевательское замечание о том, что для вавилонян кирпичи были вместо камней, а битум заменял известковый раствор (вот извращенцы!) построен на каламбурах. Кирпич — «левена», камень — «ле’эвен». Битум — «хемар», известь — «хемер».
Весь рассказ — об имени, «шем». Строители «делают себе имя». Так ведь Шем — это один из сыновей Ноя, именно потомки Шема и строят башню. Вы не помните такого сына у Ноя? Потому что по-русски это имя произносили и произносят «Хам». Потомки Хама, говорит рассказчик, «поселились там». «Там» на иврите — «шам», еще один каламбур. Наконец, игра слов есть в самом главном: «Вавилон» произведено от «балал/бавел», «смешивать» — именно этот глагол употребляет Ягве в ст. 7: «взболтаем», «смешаем» их язык.
Профессор Эдуард Гринштейн (университет Бар-Илан) остроумно подметил, что про камни и битум — не лишний элемент, не вставка, как полагали многие комментаторы, а самый цимес. Потому что язык похож на здание: слова — камни, кирпичи, грамматика — скрепляющий раствор.
Люди до потопа, комментировал этот рассказ Раши в XI веке, враждовали между собой и поэтому навлекли на себя гнев Божий. Бог открыл шлюзы небес (все помнят, что при сотворении мира Бог разделил воды на те, которые на земле, и те, которые над небом?). Теперь люди сдружились и хотят сделать башню для неба, чтобы эти шлюзы нельзя было закрыть. Представьте, что у вас в канализации завелись крохотные горбоносые человечки. Им неприятно, когда вы принимаете душ, и они начинают строить башню, чтобы заткнуть слив.
Человечков можно о понять, но и Творца можно понять: он же обещал больше не устраивать потопа. Его обещаниям нужно верить!
«Взболтать и смешать» язык означает, писал Раши, что теперь один рабочий просит у другого кирпич, а тот дает ему камень.
Существовал более древний, шумерский рассказ о вавилонской башне. Клинописную табличку с ним обнаружил, собрал из осколков Сэмюэл Кремер и опубликовал в 1968 году. Согласно этому рассказу, божество «изменило речь в их устах, создало разделение речи, в речи людской, которая раньше была одна».
Так что видеть в рассказе о Вавилонской башне только сатиру на башню в Вавилоне не следует. Хотя язык штука со многими измерениями, и рассказ, конечно, есть и аллюзия на миф о боге Мардуке, который живет в башне Эсагиль. Библия называет башню довольно пренебрежительно — «мигдал», обозначение сторожевой вышки, ничего сверхъестественного.
Так что традиционное понимание рассказа как попытки конкурировать с Богом не вполне верно. Это традиционное понимание хорошо выразил Кафка: «Если бы можно было построить Вавилонскую башню, не поднимаясь на нее, строительство было бы допущено».
Интеллектуалы ХХ века как Вальтер Беньямин и Жак Деррида делали этот рассказ мифом о невозможности полноценного общения, о том, что всякое понимание есть асимптота, стопроцентное понимание невозможно.
Пессимистичненько. Идеологи либертарианство, «правые» делали из этого рассказа миф о недопустимости, о богопротивности всякой централизации. Каждый да живет на своей ферме, никакого федерального правительства, никаких налогов, тихое и мирное житие поживем, управляя своими жёнами и детьми, рабами и скотом. Как библейские патриархи. Проблемы с пониманием? Никаких проблем, потому что общение придумали интеллигенты, а настоящий мужик немногословен. Пригрозит кулаком — все всё поймут.
Это, конечно, дешевая и опасная демагогия. Рассказ о Вавилонской башне прежде всего объяснял, что каждый народ должен жить в своей стране. Вавилон согрешил, уведя евреев в плен. В депортации, конечно, ничего хорошего нет, но и представление о том, что мир заранее поделен Богом на этнические — они же языковые — кластеры, совершенно иррационально. Авторы рассказа не просто не понимали, что в мире языков намного больше, чем им кажется. Они просто «в упор не замечали», вытесняли из сознания тот факт, что не существует моноэтнических регионов, что всегда рядом есть кто-то, говорящий на другом языке. В конце концов, даже родители, даже жена или муж, даже родные дети всегда говорят немножко не на том языке, на котором говорит гордый отец семейства.
Так что мир возможен не путем хуторизации, обособления людей по ячейкам, а только через единое планетарное государство — демократическое, разумеется. «Демократическое» — то есть, без претензий быть богом, такие претензии суть всякого авторитаризма, деспотизма и тоталитаризма.