«и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь» (Мф 6:13)
Меня одновременно спросили о том, чем «не введи в искушение» отличается от «избавь от лукавого», и о разумности фрейдистского анализа самоубийства в рассказе «Володя» Чехова. Анализ мне не понравился, потому что всё объяснено возрастными проблемами, а у Чехова ведь это часть мощного цикла «Хмурые люди», где так или иначе кончают с собой люди самых разных возрастов, социального статуса и пола. Обстоятельства, побуждающие к самоубийству, очень разные, а самоубийство всегда одно и то же. В каком-то смысле Чехов испортил рассказ — для сборника он как раз дописал (по совету одного приятеля) сцену с преждевременным семяизвержением и вытекающим из него самоубийством. Было тоньше.
Вот и разница между «искушением» и «лукавым», «злом». Искушения — это обстоятельства, это внешнее и временное. Лукавое — нет, не вечное и не внутреннее. Зло не вечное, оно антивечное и анти-временное (ударение на «о»). Зло не внутреннее, оно пустотное, это несколько иное.
С литературной точки зрения тут хиазм: «искушение» отражает зеркально «да приидет Царствие Твое», а «избави от лукавого» отражает «да святится Имя Твое». Царство — все-таки внешнее, а Имя — внутренний свет Царя.
Можно сказать, что Толстоевский — про искушения, а Чехов — про лукавое. То лукавое, которое не выражается в искушениях, которое не «существует», не «присутствует», в которое нельзя «войти», в которое входит во всё, что смеет существовать и присутствовать, входит, чтобы поглотить, но давится, выплёвывает и опять пытается сжевать, потому что зло это вечный голод, неутолимый голод бытия, готовый на всё, кроме покаяния, смирения и любви.