В Евангелии ничего нет о животных около кормушки, куда положили Иисуса. Откуда же они взялись в изображениях Рождества, причём уже с IV века, на саркофагах богатых римских христиан?
Из пророка Исайи:
«Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет» (Ис 1:3).
Даже так:
Вол знает владетеля своего,
Осел — ясли господина своего.
Израиль не знает,
Народ Мой не разумеет.
Никаких предлогов «и», «а» в подлиннике нет.
Кто тут любитель гностицизма? Налетай, навались: в коротком предложении три слова, обозначающих знание. «Знать» — «ядах», «разуметь», «понимать» — «бин».
(Кстати, полезно помнить, что Исайя был в Иерусалиме, столице вовсе не всего Израиля, а только Южного Израиля, который назывался Иудеей, в отличие от Северного Израиля, собственно «Израиля», «Ефрема», «Самарии»; если об этом не знать, трудно понять, почему в евангелии от Иоанна Иисуса, «галилеянина», ругают «иудеи»).
Метафора Исайи гениальна как опыты Павлова над собачками.
Гениальна — и обнаруживает маленькую пропасть, в которую и проваливается всё. Пропасть свободы.
Потому что люди не собачки, не волы и не ослики. Хотя ослик Иа-Иа ну весь такой из себя трогательный, умилительный...
И всё же в Библии почти нет басен, и это не случайное отличие от литературной моды того времени. Сравнение Исайи — скорее исключение, исключение рискованное.
Иисус вырастет и скажет, что не хлебом единым жив человек, а всяким Словом Божьим.
Между хлебом и Богом пропасть.
«Жажда правды» — это ведь метафора.
От жажды воды человек умирает.
С жаждой правдой не то что мы «справляемся», а как-то так... Помаемся, пожаждем — и по пиву. На работу. Почитать, полистать, поглядеть, поглазеть, поесть, поспать, попереспать...
Вот и ответ — почему «знать Бога» не то, что «знать хозяина». Бог не совсем хозяин, правда не совсем сено, человек не совсем осёл.
Человек может, способен понять, что желуди от дуба, корм от кормильца, еда от Повара.
Слава Богу!
А вторая «славабогу» — что Бог сумел из хозяина стать и волом, и ослом, и сеном, и, кстати, не забыть — человеком.
Это как если бы академик Павлов стал собакой. Хороший бы вышел пёс, умный, добрый и не обращающий внимания на лампочки и звоночки, потому что — знающий.
