«Адамовы яблоки» (2002) — фильм, который легко может не понравиться, если поверить аннотации («нордическая комедия»). Это не совсем комедия, а к тому же фильм снят в такой манере, что персонажи кажутся не совсем натурального, словно это вырезанные фигурки.
Этим фильм резко отличается от схожего (формально, по сюжету) фильма «Письма отцу Якобу» 2009 года о заключённой, которую посылают не перевоспитание к священнику. Там реализм.
Дело в том, что фильм — не «комедия», а «комедия дель арте», буффонада. Главного героя нет, есть два главных героя: один бьёт, второй даёт себя бить.
Первый это Петрушка, он же Пьеро, он же Пульчинелла, он же Панч («Панч» - так на английском переделали итальянского Пульчинеллу, и стало имя названием сатирического журнала наподобие «Крокодил» и обозначением удара: «копы обрушили панчи на толпу»).
Второй это Арлекин. Грустный паяц, Вертинский, обречённый лить слёзы по Мальвине, обречённый получать град ударов, падать и подниматься, чтобы получить ещё град ударов.
К церкви и пастырству сюжет отношения не имеет, это чистая форма. Бессмысленно спрашивать, куда смотрит полиция — полиция это совсем другой персонаж комедии дель арте, своего рода царь, генерал, и тут он отсутствует. Вообще из 11 масок дель арте обязательны только три: бьющий, биемый и дама. Тут добавлены врач (классика для комедии положений) и немного неонацистов, один исламский радикал, превосходно стреляющий и никого при этом не убивающий. Мальвина налицо и рожает, конечно, от другого.
Для сравнения: тот же сюжет в знаменитом «Доктор Джекил и мистер Хайд». Хайд бьёт, Джекил падает. Но ведь это один и тот же человек? В том-то и дело, в этом суть смешного. Смеющийся над тем, кто поскользнулся на банановой корке, смеётся над собой, поэтому его смех не вредный. Каждый может так поскользнуться. Аннушка разлила масло для всех.
Для русского человека есть сюрпризы, не предусмотренные автором. Главный герой страшно похож на шведского посла из «Иван Васильевич меняет профессию». А книга Иова по-шведски «Йоб Бог». «Бук» превратилось в «Бог», что вдохновляет на медитации.
Хотя христианские формы в фильме вторичны — пожалуй, кроме пугало, которое оказывается крестом — свой евангельский смысл тут налицо. Дело даже не в том, что в среди притч Господа Иисуса Христа одна именно о Петрушке. Её обычно называют притчей о нерадивом управителе, но это притча о трикстере, Труффальдино из Бергамо (в Бергамо зарождалась комедия дель арте).
Тем не менее, сам Господь, конечно, скорее Арлекин. Его же распинают? Э, распинать распинают, но Он же воскресает и не для того, чтобы ещё раз быть распятым, а для того... Ну там, конец света, грешников на сковородку, праведников за стол, в общем, Апокалипсис немедленно, сейчас, с кровью, так? Так да не так. В отличие от Арлекино Иисус гибнет по-настоящему, и не грустит. Грусть это для того, кто гибнет понарошки. Иисус молится до кровавого пота, потому что знает — эта смерть подлинная, натуральная. Он для неё не создан — как, впрочем, и любой человек. Только Он мог бы её миновать, сразу позвав на помощь небесную армию, сразу устроив Страшный суд, не откладывая. А Он откладывает... Так откладывает, что, когда Его рука, занесённая для удара — см. Страшный суд Микеленджело — когда Его рука опустится, то ведь Он погладит, страшно сказать, всех, кто нас бил и мучал. И нас погладит, хотя мы били и мучали других... Потому что Ему важно не то, что в каждом Арлекине есть Петрушка, а то, что в каждом Пьеро есть Арлекин. Секс бьёт, любовь прощает. Несправедливость бьёт, любовь прощает. Жестокость бьёт, любовь прощает и секс превращается в эротику, несправедливость в милосердие, жестокость в ласку.