«Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои» (Ио 17:9).
«Мир» — в греческом «космос», то есть, попросту «красота». Посмотрел когда-то древний грек вокруг и решил, что всё окружающее можно обобщить одним словом: «Красотень». Или «красотища».
Среди не очень явных евангельских противоречий — Бог возлюбил мир («космос»), а тут Иисус отказывается молиться об этом любимом.
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ио 3:16).
Только в этой фразе есть несомненный сдвиг смысла: Бог возлюбил космос, а посылает Сына спасти «каждого верующего», а вовсе не космос.
Чарльз Баррет объяснил красиво: космос может спастись, если перестанет быть космосом.
Бог послал Сына, но «космос» Его отверг. Приняли Иисуса только несколько человек.
Ровно то же можно сказать об «иудеях». Они и были всем, космосом, для самих себя. Любимые, избранные — отвергнувшие и отвергнутые.
Тонкость в том, что «космос», «иудеи» — это целое, которое меньше части. Хотя иногда кажется больше.
Есть немецкий философ Маркус Габриэль (род. 1980). К сожалению, соавтор Славоя Жижека. Его главная идея: нет целого. Розовые единороги существуют, а мир — нет. Он называет это партикуляризмом. Ну, что розовые единороги существуют, спору нет, достаточно заглянуть в любой магазин детских игрушек. Там же и идеальных людей целые кучи. А вот что космоса нет… Мол, люди всего лишь обобщают, придумали некое «целое», а его нет.
Философия как философия, а правда в ней та, что нет «человечества», есть люди. Звёзды и микробы суммируются, а люди — нет. Когда людей валят в одну совокупность («философы», «иудеи», «немецкие профессора») это всегда опасно тем, что выйдет красиво, космичненько, но бесчеловечно и безлюдновато. Вот этого и спасает отказ Иисуса спасать космос, мир, целое, и решимость спасать отдельных человеков при помощи отдельных человеков же.
