«Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще,» (Евр 12:1).
«Поприще» в греческом оригинале - «агона». Отсюда «агония» - предсмертные мучения сравнивались с борьбой. Умирающий словно отпихивает небытие. Важно, что делает он это публично, «агона» это прежде всего собрание зрителей. Нет зрителей — нет состязания. Так, тренировка. Так что речь в нашем понимании, скорее, об арене. Много позднее это аукнется в рассказах о казни христиан на арене Колизея.
На церковно-славянском подобрали интересный перевод: «подвиг». То есть, дело не в расстоянии, а в динамике. Святые — а этот текст читается на праздник всех святых — это динамичные люди, а не дураки на печи.
Этот текст не случайно читается за богослужением в качестве предисловия к заповедям блаженства. Святые — не аполитичные самоистязатели, марганилы. Святые — активные участники жизни, которые освободились от всего лишнего, мешающего бежать, и состязаются — но в чём состязаются? Не в зарабатывании денег: деньги это часто то самое «бремя». Не в кулачной драке — это всегда тот самый «запинающий нас грех». В любви состязаются. В любви ко всем, включая врагов. Отсюда и последствия: нищета, слёзы, боль...
То-то Иисус считает главной опасностью — отречение. Не предательство, а просто выйти из проекта. Пусть другие горячатся. Оставить путь святости — это же не предательство Бога? Просто мы уходим с арены, с арены христианства, куда-то ещё уходим, состязаться в науке, в филантропии, в бизнесе, вполне пристойные и необходимые занятия.
Почему Иисус требует оставить дом, точнее, отца и мать, жену и детей? Наш дом — наша крепость, наша колыбель, часто наше рабочее место... Всё верно. Дом — та электрическая розетка, которая нас заряжает. Заряжает, заряжает... Но в какой-то момент надо покинуть розетку. Перестать заряжаться и начать делать то, для чего заряжались.
В конце концов, наша семья ведь не только по крови, но и по вере. Все верующие — члены семьи Божьей, где бы ни жили. Но в какой-то момент даже эту семью мы оставляем и идём на агону, на арену, на состязание. Иногда это состязание с другими, иногда с самим собой. Иногда это состязание с родными — с родными по крови или с родными по вере. А что, не бывает конкурентов-единоверцев? Два боксёра дерутся, оба православные.
Покинуть розетку — это ещё полдела. Мы ведь тоже для кого-то источник энергии и вдохновения. Мы на одной арене спорстмены, а на другой — зрители и судьи. Даже детьми мы для наших родителей были источником жизни, не только предметом обузы. Источником радости, надежды, любви. Рано или поздно, однако, мы уходим от родителей не потому, что Иисус предписал, а потому что вырастаем — и каково им? А всё же надо. Они смотрят на нас квадратными глазами, как и мы будем смотреть на следующее поколение, удивляясь, возмущаясь, одобряя, но в любом случае — как на чужих. Но всё же лучше так, чем как на рабов. Так и Бог смотрит на нас. Мы делаем то, что Он не приказывает, что Он даже не задумывал — не потому, что не мог задумать, а потому что Бог оставляет Своим творениям бесконечную свободу. Ему интереснее с нами как с непредсказуемыми, Он за эту непредсказуемость нас и любит, и утешает, и подбадривает, но не отбирает нашу свободу. Ведь эта наша непредсказуемость — от того, что Он вложил в нас Самого Себя, и вынув из нас нашу свободу, Бог вынул бы из нас образ и подобие Божие.
Вот в чём смысл нашего состязания: состязание в свободе и любви.
Меня спросили: вот идёт война... Можно просить Бога, чтобы Он сломал что-нибудь у врага в танке или в пусковой установке? Разрушил что-нибудь, лишь бы смертей было меньше.
Вот где корень наших расхождений с Богом. Для нас спасение означает что-то разрушить. Для Бога — создать. Христа распяли, чтобы спасти страну. Христос воскрес, чтобы спасти всех. Воскрес, а не поубивал распинающих.
Бог не саботажник, а Творец. Его поведение — поведение не палача, а родителя. Он созидает — созидает всюду, даже в окопе, даже в реанимации, даже в хосписе. Открывает вечность, открывает истину, открывает Себя — и этим спасает. А мы этого обычно не видим, потому что в нашем благополучии, таком хрупком, нам всё кажется, что мы сами, сами, что у нас лучше получится.
Наша агония — агония Христа. Наше состязание — молитва Отцу. Не отречься от Сына Земного означает прильнуть к Отцу Небесному.
