Никодим — не еврейское имя, греческое, но у Никодима, без сомнения, было и еврейское.
Само имя очевидно: «Накдимон». У евреев этой эпохи было нормой иметь два имени, еврейское и греческое. Во всяком случае, у евреев, которые были повыше на социальной лестнице и поэтому имели дела с греками. Крестьянину, конечно, эти заморочки были ни к чему.
Точно так же у евреев России, которые ассимилировались и делали карьеру, было нормально иметь «русский» вариант своего имени. Из двух моих тётушек, обе урождённые Двойры, она была ещё и Дея, а другая Дарья. Лазари превращались в Леонидов, Берлы в Борисов.
Тут фонетические созвучия, как и в Никодим/Накдимон. Были и смысловые, поэтому Саломеи были одновременно Ирины. Как святая Вера уж кем-то не побывала в разных культурах — и Фэйс (Faith, а не Face), и Санта Фе, и Сен Фуа.
С Накдимоном, кажется, полной ясности нет. Фаррар считал, что тут корни «наки» и «дам», «невинность» и «кровь». Что любопытно, учитывая Пс 93:21: «Толпою устремляются они на душу праведника и осуждают кровь неповинную» и его эхо в словах Иуды: «Согрешил я, предав кровь невинную» (Мф 27:4).
Есть и другое толкование, от «прорываться» (как во фразе «солнце прорвалось через облака»). Тоже интересный вариант, посколько греческий вариант от корней «победа» и «народ». На латыни было бы Викторипопулус.
При этом известен богач Никодим бен Гурион, упомянутый и у Флавия, и в Талмуде. Правда, он жил во времена разрушения Иерусалима, то есть вообще-то на поколение позже евангельского Никодим. С другой стороны, ну дожил человек до глубокой старости — что такого? Соблазняет совпадение двух Никодимом по признаку богатства, потому что этого бен Гуриона Талмуд сделал символом суеты. Невероятный богач — у него было столько ковров, что он мог застелить ими весь Иерусалим. Щедрый. Но война его разорила, дочь выпрашивала у крестьян возможности колоски пособирать.
Конечно, нетрудно соблазниться и решить, что евангельский Никодим попросту выдуман из разных других накдимонов. Но это была бы фоменковщина. Скорее всего, Никодимов были десятки среди евреев, тысячи среди греков. Связей и ассоциаций много можно выявить, но, выявив, полезно на них наплевать, забыть и смотреть на конкретного человека — или, в данном случае, персонажа литературного произведения. Иоанну важно одно: Никодим был из элиты, но из элиты не хозяйственной, а идеологической. Очень вежливый.
Вообще вот эта «восточная» вежливость, когда к Иисусу обращаются с подвалами, которые даже сегодня кажутся прееувеличенными, в Евангелии оба раз — от элиты, вот здесь и от богача с вопросом «кто мой ближний» (Мк 10:18). Обоим Иисус отвечает преувеличенно резко, прям «срезает», немного даже невежливо с нашей точки зрения, но для автора и современных ему читателей — вполне допустимый литературный приём: Иисус защищает Бога как единственного, кто заслуживает… Как и в «не называйте никого отцами». Голимая гипербола.
Ещё Никодим выведен немножко глуповатым: ну неужели, в самом деле, «учитель» так лажанулся с метафорой второго рождения, тривиальной, древней уже во времена динозавров. Конечно, тут не Никодим, тут Иоанн, писатель довольно черно-белый в лучшем смысле (как черно-белая фотография лучше цветной по определению; цветной фотографией была римская литература той эпохи, а иногда даже и стереоскопической, а в сумме довольно бульварной из-за всех этих изысков).
В сущности, сцена у Иоанна повторяет сцену у Марка. Богатый и влиятельный человек спрашивает Иисуса о смысле жизни («как наследовать вечность», «увидеть вечность»). У Иоанна, видимо, вопрос попросту выпал, либо Иоанн рассчитывал на умного читателя.
В ответ Иисус предлагает две метафоры, абсолютно противоположные по форме и абсолютно одинаковые по содержанию: умереть/родиться.
Взять крест и идти на Голгофу либо родиться от Духа Святого.
Формально — антонимы, а на деле синонимы. Выскочить из себя. Преобразиться. Впрочем, метафора родов быстро переходит в метафору прозрения: родиться означает увидеть мир, каков он есть на самом деле. Но и «взять крест» переходит в метафору, по смыслу противоположную.
Оказавшийся на кресте умирает и в этом смысле — слепнет. Но ведь умерший с Христом — прозревает в воскресении. Опять два пути, вроде бы противоположные, совпадают — в бесконечности.
