Дух Духом, а слух слухом. Сегодня вера прежде всего от благодати, а не от чтения или проповедей. Конечно, если не будет книги или проповеди, если о Боге будут все молчать, то и благодать окажется бессильной. Но и книга без благодати — всего лишь набор слов.
Барьер между словами и пониманием слов — проблема такая же древняя, как сам человек. Родители говорят с младенцем, хотя тот их не понимает — и правильно делают, говорит наука, потому что центр речи у ребёнка уже функционирует, путь к пониманию уже начался. Если не говорить с младенцем, которого поляки удачно зовут «немовляк», то младенец никогда не научится говорить. Тут курица безусловно впереди яйца: сперва квохтание, потом пищание. Все слова человеческие — писк перед Богом, Который как наседка собирает человечество (Мф 23:37).
Хотя проблема понимания древняя, она обострилась с появлением письменности. Текст это консерв, а консерв может и протухнуть, такова цена за невероятное информационное свершение. Цена вполне приемлемая, поскольку текст — это ещё и такое слово, которое обладает дополнительным качеством, отсутствующим у устной речи.
Проблема понимания другого даже проблемнее познания мира. Мир лежит — познавай, не хочу. А другой — живчик, сам тебя то и дело норовит познать.
Есть простой выход: отчаяние, как свежее, так и вяленое. Вяленое отчаяние — это цинизм. Презумпция испорченности текста. Хорошо выражена в «Мастере и Маргарите» как кредо Иисуса: евангелист-де «неверно записывает». Но это кредо интеллигентного циника Булгакова, а Иисус вдохновлял и проповедовать, и запоминать, и записывать.
Цена незаписывания слишком велика, а Дух Святой силён не тем, что может исправить неверное написанное, а тем, что может вдохновить на верный текст. Таковы евангелия. Как тексты, как литературные произведения они содержат описки, выдуманные диалоги, не очень понятные для современного читателя или, что много хуже, обманчиво понятные. Но в сочетании с Духом — это именно Евангелие. Живая речь Бога к рождённому от Духа и в Духе.
Сам Иисус в евангелиях редко говорит о «понимании», чаще о «слышании». Всё-таки еврейская культура была не столь книжной, как эллинистическая. Больше имели дело с устной речью, а не с записанной. Различие второстепенно. Нигде и никогда Иисус не проявлял цинизма. Он знал, к кому шёл. К людям, не к «космическому разуму». К падшим людям, то есть, к людям, чья способность понимать и выражать себя безумно искажена стремлением к доминированию.
Крест неизбежен, а Бога избежать всегда можно. Именно поэтому Бог идёт и идёт к людям, поэтому и упрекает, и стыдит. Мы можем понять! Это не только к пониманию Бога относится. Да большой разницы и нет: понять своего соседа, коллегу, родственника или понять Бога. Понималка одна. Поэтому Христос имел (и имеет) право упрекать, а мы имеем право понимать или не понимать. Христос Своим правом уже давно не пользуется — упрёки остались в евангелиях, а Дух Святой не упрекает никогда. Он же Бог, а не совесть. Дышит, а не грызёт. Как это поймёшь, так и легче — не жить легче, а вечно жить легче. Осталось понять разницу между этими жизнями и принять, что в вечной жизни, в отличие от временной, есть место и текстам, и ошибкам, и традициям, и многому, что люди предпочли бы вычеркнуть или переправить, а Бог не просто терпит, а очень даже с удовольствием использует, что может привести в отчаяние, а может и вселить понимание — если Бог так милосерден с текстами, сколь же более Он милосерден к человеку!
