«Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из Иудеев приходили и веровали в Иисуса» (Ин 12:10-11).
В евангелии от Иоанна воскрешение Лазаря несколькими нитями увязано со входом в Иерусалим и Страстной неделей. Озлобленность Иуды, разговоры в народе, «приходили и веровали». Большого значения таким верованиям придавать не следует. Нынешняя бульварная пресса обслуживает ту же потребность в чудесном, только в наши дни пишут про то, что «Отче наш» меняет структуру воды, летающие тарелки, снежные человеки. Да если сегодня скажут, что в доме пять, квартира три воскрешают покойников, мы бы тоже заглянули на всякий случай — может, удастся объехать могилу по кривой.
Что же увидели зеваки? Вход в Иерусалим. Судя по всему, не разочаровались. «По всему» - то есть, не по тому, как ученики суетились, махали ветками и распевали, а по тому, что хмурые серые люди решили, что пора принять меры. Вход в Иерусалим хмурых серых людей не слишком впечатлил, но зло лучше давить в зародыше, а добро тем более. Что и описано в притче о сеятеле.
Пришедшие посмотреть на Того, Кто воскресил Лазаря, не разочаровались, не требовали обратно денег за пальмовые листья. Чем-то Иисус, не воскрешая ничуть, их привлёк. Такое «привлёк» несколько раз описано в евангелиях, и ничего сверхъестественного в этом нет, многие люди обладают даром располагать к себе.
Почему же через несколько дней многие из этих людей так резко переменили отношение к Иисусу? Кто-то кричал «Распни Его», кто-то просто стоял в стороночке и обсасывал косточки пасхального агнца, занятие, при котором, как говорится, «для меня все умерли».
Потому что три разных веры: поверить, что Иисус воскресил Лазаря, поверить, что Иисус может воскресить всех, поверить, что Иисус может воскресить именно меня.
Вход в Иерусалим — один из главных церковных праздников, общих для верующих событий. Это мы празднуем, и «мы» это и сила праздника, и слабость. Сила, потому что мы обнаруживаем совпадение друг с другом. Наши веры совпали. Слабость, потому что из ста зайцев не сшить одного слона. Сто слабых вер не дают одной сильной. Даже наоборот. Огромный плюшевый заяц не душевнее маленького, он просто нелеп. Совместно веровать можно и в чепуху. Совместно — это такое увеличительное стекло, и иногда оно обнаруживает то, чего не видно, если веруешь один: что чепуха твоя вера. Вся история религий есть история не усовершенствований и роста верований, а невероятных падений, самооманов, заблуждений, через которые вера в Настоящего Бога продирается с огромным трудом. Коллективность тут как раз может помогать лжи, как и во всех остальных сферах жизни. Доверие к другим оборачивается тем, что убеждаешь себя, что людоедствовать допустимо, что атомное оружие необходимое зло, что есть люди, а есть нелюди...
Поэтому Вход в Иерусалим лишь вход в Иерусалим, и из него вовсе не вытекает вход в меня. В мою жизнь, которая ничуть не проще Иерусалима тогдашнего и нынешнего, Всего лишь я, один из миллиардов людей, который появился и растворится, и новые миллиарды нахлынут и отхлынут. Трудно в это поверить, невозможно, но всё-таки верю — умру, а человечество продолжится, отряд не заметит потери бойца, как и я не слишком-то оглядывался на исчезнувших и растворившихся. Верую, что умру, не потому, что наука это доказала — наука ничего такого доказывать не собирается — а потому что я знаю, что я: каков я есть, должен умереть. Лазарь разлагался три дня, а я десятилетиями. Моя смерть логична: я смертный, потому что пользовался жизнью, тратил жизнь, а не создавал жизнь. Портил людям жизнь, а не прибавлял им жизни. Им от какого-нибудь шарлатанского плацебо лучше, чем от меня. Горе мне, человеку-плацебо.
Надо меня стереть, как учитель стирает с доски неудачное решение задачи. Да меня и стирать не надо, сам осыплюсь.
Легче поверить в переселение душ, чем в воскресение. Новая попытка в новых обстоятельствах, модификация, апгрейд — понятно. А воскресение — не апгрейд, это просто стать собой. Можно в это поверить? Нельзя. Так мы и не верим, Бог нами верует. Как в крайнем страхе бросает в жар, так бросает в жар от Духа Святого. Всего-то какие-то слова произнесли — и нам открыто Всегда. Открыто не как занавеску отдёрнули и показывают представление, а открыто как окно в душу, и через эту окно входит в обычнейшую жизнь обычнейший Бог, как игла в верблюда. Дух Божий начал Вход в меня, Вход в других, невидимый для меня, но реальный не менее моего. До «Христос воскресе» ещё далеко, но уже можно приветствовать друг друга словами: «Ты воскрес! - Мы воскресли».
[По проповеди на Вербное воскресенье 20 апреля 2003 года]
