«Иисус сказал: Блаженны те, которых преследовали в их сердце; это те, которые познали Отца в истине. Блаженны голодные, потому что чрево того, кто желает, будет насыщено» (евангелие Фомы, 69).
Два изречения соединены составителем, что совершенно не означает, что они об одном. Их так же можно рассматривать в отдельности, как соответствующие изречения у Матфея: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (5:8) и «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (5:6).
Конечно, можно игнорировать общность этих изречений, требуя буквального совпадения, но зачем?
Собственно, с «голодными» проблем особых нет. Да, у Фомы не добавлено «правды», как к «нищим» у Фомы не добавлено «духом». И что это меняет? Иисус имел в виду только физиологию? После многих столетий формирования и развития метафорического языка Он вдруг убегает в палеолит? Хотя за палеолит тоже должно быть обидно — почему мы думаем, что люди тогда не использовали метафор? Если они изображали человека с головой тигра, то это уже метафора.
Вот замена «чистоты сердца» на «гонения в сердце» — разночтение не тривиальное. При этом «познали Отца» и «Бога узрят» это вполне равноценные выражения. Второй вариант — «увидеть» вместо «познать» — более логичен с точки зрения последовательности метафоры. Ведь «чистота сердца» — это та же чистота, что у глаза. «Светильник для тела есть око» — Мф 6:22, и тут же пояснение: «если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло».
Свет и чистота оказываются взаимозаменяемыми понятиями. Учитывая, что сердце тогда означало ум, это и понятно: ум перерабатывает сигналы, исходящие от глаза. Не входящее в уста оскверняет человека, а исходящее из сердца. Не среда определяет сознание.
Кстати, тут и перекличка с другими заповедями блаженства, включая и изголодавшихся по правде. Гонения, лишения, депривация — понятия субъективные. Если человек не любит читать, он равнодушен к уничтожению библиотек и цензуре. Биологически у всякой депривации есть объективные показатели: столько-то калорий не получил, столько-то света невзвидел. Психологически нормы нет или, точнее, норму способен создать сам человек.
Понять связь гонений с чистотой помогает размышление Тертуллиан (Quis dives, 25):
«Есть гонение, воздвигаемое извне (ἔξωθεν), от людей, нападающих на верующих из ненависти, зависти, жадности либо по наущению дьявольскому. Но самое болезненное гонение внутреннее (ἔνδοθεν), исходящее от собственной души каждого человека, воздвигаемое нечистыми стремлениями, разными наслаждениями, мечтаниями и обманывающими видениями … Это гонение болезненнее и мучительнее внутреннего, оно всегда с человеком, от него невозможно убежать ибо преследуемый несёт врага внутри себя, куда бы ни пошёл» (перевод мой с английского).
Становится понятно, что «чистота сердца» это не только свобода от среды, но и свобода от самого себя. «Обстоятельства» это не только внешние события. Я сам себя окружаю, «обстою». Я сам себе неблагоприятная среда.
Тогда, как верно отмечает Гейтеркол, очень логично это изречение следует за предыдущим, в котором говорится о гонениях «извне».
Что до «голодных», выдвигалось и такое объяснение: блаженны те, кто сам не доест, а недоеденное отдаст другому. То есть, «постящиеся» — ибо первоначальный смысл поста именно таков, о чём говорил Исайя (58:6-7) и Ерм (56).
Ориген писал: «В каком-то сочинении мы нашли сказанное апостолами: «Блажен тот, кто постится и за бедняка, чтобы накормить его» (Проповеди на Левит, 10:2, «inuenimus enim in quodam libello ab apostolis dictum: beatus est qui etiam ieiunat pro eo ut alat pauperem»).
Тем не менее, при всей красоте этой мысли, именно в этой фразе про нищих нет ни звука, а контекст — о том, что в каждом человеке есть и нищий, и голодный, в общем, «мизерабль». Униженный и оскорблённый жизнью, людьми, а главное собой.
Современный человек склонен к солипсизму. Мол, жизнь такова, какой её каждый видит. Давайте смотреть на жизнь через розовые очки — она запахнет розами.
На что древняя восточная мудрость сухо отвечает: «Сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет».
Ну, во рту, может, и станет слаще. Можно и зелёных человечков начать видеть.
Вот когда начинаешь ценить Бога за невидимость, ненавязчивость, и побаиваться тех верующих, у которых в день столько же видений, сколько у Матери Божьей было за всю земную жизнь.
Существует объективная реальность. Мы можем её не видеть или видеть неверно — тогда мы гонители самих себя. Тогда наше сердце грязное, а грязь — это всё то во мне, что не совсем я или совсем не я. Не раздвоенность, а отчуждение — да не от себя, а от Бога и от других людей. Психотерапия тут сильно не поможет. Психотерапевт всего лишь настраивает душевное равновесие, а что там у человека в вёдрах, которые он несёт, неважно. Может, человек палач — тем более нужно ему помочь сохранять душевное равновесие.
Трезвый взгляд на вещи — то, что в аскетике называлось «трезвенник» — это всегда триангуляция, взгляд свой, но ещё и взгляд глазами Творца, и взгляд глазами другого человека.
Это может быть довольно жутковатый взгляд. Вдруг окажется, что я вовсе не миллиардер на яхте, а заключённый на нарах в ожидании смертной казни? Наркомания и разнообразные другими зависимости все сводятся к предпочтению слепоты. «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Заметим — Пушкин не написал «нам дороже», как часто цитируют.
Обман всегда безличен, растворяет в толпе, истина освобождает из «мы» и творит «я».
Истина — не «тьма», а свет.
Истина не «тьма» и в старом, арифметическом смысле слова, когда «тьма» обозначала 10 000.
Истина не низкая, а выше высшего.
Другое дело, что путь к истине из точки, где человек находится, лежит через самоуглубление, которому противопоказана всякая ходульность, разговоры про высокое, хотя бы даже про «лестницу духовную». Какие наши лестницы духовные, дай Бог хотя бы из грязной лужи подняться. Блаженны, кто видит эту грязную лужу, кто перепугался до смерти своего в этой луже отражения, и кому мучительно захотелось глотнуть свежего воздуха Духа.
