«Иисус сказал: Если плоть произошла ради духа, это — чудо. Если же дух ради тела, это — чудо из чудес. Но я, я удивляюсь тому, как такое большое богатство заключено в такой бедности» (евангелие Фомы, 29).
«Заключено» — не лучший перевод, более точный «находится», «обитает». Другое изречение о том же находится в самом конце евангелия Фомы: «Горе той плоти, которая зависит от души; горе той душе, которая зависит от плоти».
Базовая потребность человека — в безопасности, и дом это безопасность. «Я в домике». Безопасность, однако, создаёт и зависимость — во всяком случае, у человека, каким мы его (я — себя) знаем (знаю). Может быть, в этом вся суть того, что описывается как «греховность», «грехопадение», «несвобода». Дом даёт свободу, но человек не может и не хочет зависеть даже от свободы. Свобода такова, что от неё можно зависеть — в противоположность любви, которая никогда не создаёт зависимости, противоположна зависимости.
Противопоставление плоти и духа в этом смысле ставит ровно ту же проблему, что противопоставления бытия и сознания, среды и души. Кто что определяет.
Видеть в этой фразе именно гностицизм, технически, как презрение к плоти, странно. Тут речь об обоюдной зависимости. Дух выше плоти — ну, это не гностицизм. В канонических евангелиях, особенно у Иоанна, это сплошь и рядом. «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух» (Ио. 3, 6).
Фанк и Гувер указывают, что этому стиху Фомы есть аналоги и в Гал. 5, 16-18 (плоть и дух противятся друг другу), и в Рим 8, 3-1 (жить не по плоти, а по духу). В конце концов, как сказал один гоголевский герой, тому нечего беса искать, у кого бес за плечами. Конечно, не душа ищет Бога и не тело сопротивляется поискам Бога, — Бога ищет цельный человек и сопротивляется Богу цельный человек. Но этот цельный человек сам для себя описывает свои поиски и своё сопротивление этим поискам именно как духовный порыв и телесное торможение. Точно так же с похотью — Иисус не занудствует, что, мол, сладострастие в мозгу, а призывает «вырвать глаз». В духовном смысле, конечно, а не в телесном. Но то — негатив, а в беседе с Никодимом — позитив. Не вырастить невидимый «третий глаз», а обзавестись Отцом — ведь «родиться от духа» означает, прежде всего, обзавестись Родившим. От отцов земных — к Отцу Небесному.
Да и не только в Евангелии, в любой культуре знают это напряжение. Филон Александрийский: «Наша душа реально больна, потому что живёт в доме нищеты». Павел причитает про «дано жало в плоть». О душе так не причитают, какая-никакая, а никто не скажет о себе «душевнобольной». Только о другом.
Дом — это свобода, душа — это любовь. Свобода есть условие любви, но свобода не есть любовь. Более того, любовь безусловна, она не «основана на свободе», она не «зависит от свободы». Любовь порождает свободу, любовь не порождает рабство, но любить может и раб. Более того, вилла рабовладельца, возможно, и обеспечивает хозяину безопасность, но он более зависим от этой виллы, чем его рабы, и менее способен к любви, чем его рабы. Потому что любовь плохо сочетается с угнетением другого.
Духовное рождение важнее телесного? Да, но «важнее» не означает «отрицает». Духовное рождение всё равно совершается в «плоти»: Дух согревает, потрясает, вода омывает. Тайна единства Троицы меньше тайны единства тела и души. Троица-то вечная, а у человека тело постоянно, мягко скажем, окисляется. Да и душа тоже. А всё же — образ Божий! Хоть и окисленный.
Образ дома в Евангелии — сплошь и рядом. Дома, который нужно защищать от грабителей, дома, в которой хочет войти Бог. Но в то же время Евангелие — о том, что разрушится любой дом, придётся бежать в горы, а потом и небо разрушится, то есть, космос — огромный дом с небом-крышей — тоже рухнет. И будет новый дом. Противоречие? Да, но противоречие отражающее главное: человек — неразрушим как человек. Тело, вселенная — могут быть уничтожены, но душа неуничтожима. Возможно, к сожалению — если задумаешься, насколько, если уж по большому счёту, по Божьему, ты душевнобольной, сколько ты причинял людям зла, которое деформировало, в первую очередь, твою душу. И ведь не отремонтируешь, это ведь душа.
Ну да, отремонтировать душу нельзя. А вылечить можно — только надо дать Богу свободу делать с моей душой, что Он захочет. А я даже людям в свободе отказываю! Я в домике эгоизма, страха, агрессии… Если этот домик починить — будет первосортный эгоизм, идеально отполированный страх, непробиваемая агрессия. Вот тут и приходит на ум слово «спасение» — спасение от самого себя и, само собой, это спасение не осуществляется самим собой. Даже Бог не в силах меня спасти — я для Него слишком свободен. Вот здесь и оказывается точка Христа. Точка невозможности — и невозможный Бог-в-человеке ради человека-в-Боге. Бог отказывается от свободы не быть человеком, чтобы я обрёл свободу человеком быть.
См. о теле и духе изречение 87.
