[Стенограмма видеобеседы]
Человек, который начинает изучать православие, сразу сталкивается с обилием незнакомых слов. «Книга Бытия», «Книга Исход» – слова архаичные, но это русские, славянские слова. Их этимология прозрачна, смысл ясен. Имена, может быть, не всегда привычные, хотя и Адам, и Ева – это нормальные человеческие имена. Исаак Абрамычи ходят среди нас, и Яковы Исааковичи ещё попадаются. Не все уехали. Но когда мы открываем Новый Завет, смотрите, «Евангелие», «апокрифы», «церковь» – всё слова непонятные. «Христос», «Мессия». Всё надо переводить. Такое ощущение, что христиане какие-то заторможенные люди. Им важно сохранить древнюю терминологию. Чужую терминологию. То, что для еврея или грека родное и понятное, для русского православного оказывается экзотикой.
На самом деле, это объясняется, скорее, тем, что церковь в течение довольно долгого времени, в течение многих веков, сотрудничала, а проще сказать, подчинялась государству. А где государственный аппарат, где его влияние, там всегда чрезмерно много консерватизма. Чиновник боится что-либо менять. Вдруг выйдет неудачно: накажут, уволят. Там, где сегодня церковь свободна, – не важно, православная, католическая, протестантская, – там всё меньше и меньше архаичных незнакомых иностранных слов. Какие-то, конечно, остаются как знак преемственности веры… Простейший пример: слово «аллилуйя». Не греческое, не еврейское. Оно шумерское. Пять тысяч лет назад! В слове «Аллилуйя» «ил» – древнее обозначение Бога в Шумере. »Ал» – я думаю, это просто такой вот выдох, как «па, ма, алли». »Оле!», как до сих пор во время футбола испанский возглас. Вот это то же самое «оле!», «оле ил!» – «вперёд, Бог!», Аллилуйя! Это остаётся, это своеобразный пароль всех верующих людей. И на какой бы машине времени мы туда ни перенеслись, мы услышим это слово и поймём: человек прославляет Бога.
Ещё тысячу лет назад обилие таких иностранных слов считалось непреодолимым барьером. Люди, которые умели читать, проповедники христианства, священники – это была редкость, это было целое сословие. Надо было выучить латынь, чтобы стать священником. На такого человека смотрели без зависти, потому что зарплата была небольшая... Но во всяком случае, у человека есть специальность, потому что Евангелие, Библия – книги толстые. Мы живём, к счастью, в другую эпоху. Сегодня жаловаться на то, что в молитвах есть непривычные слова, что «Евангелие», «Мессия» – это надо объяснять, давать какие-то исторические справки... Вы знаете, инструкция к любой компьютерной программе, самой маленькой, ну, не меньше катехизиса, и оказалось, что человеческий мозг может вместить такую вот инструкцию к редактору текста, вмещает и вместит ещё и двадцать бульварных романов, вместит десять порнографических журналов, освоит английский, чтобы съездить на Запад и там получить образование. Оказывается, мозг человека очень большой. Был бы стимул.
Есть ли у нас стимул понимать архаические слова? Надеюсь, что да. Прежде всего (скажу об этом ещё раз), чтобы сохранять определённую преемственность. С кем? С прошлым? Нет. С настоящим. Дело в том, что прошлое редко умирает совсем. Среди нас и по сей день есть люди среди самых передовых церквей, скажем так, есть люди с архаической психологией, среди которых огромное количество верующих, которым хочется именно мессу на латыни. Она символизирует для них видимым образом единство веры. Один по-испански. Другой по-китайски. Все стоят и всё понимают. Выучить латынь в объёме богослужения очень просто. Такие люди есть – и слава Богу! Им тоже есть место в церкви.
Человечество едино. В Царствии Божием мы будем с людьми, которые жили тысячу лет назад. А вы думаете Авраам, это такой человек, вроде голливудского актера, который обмотался полотенцем и ходит с верблюдом, заимствованным из зоопарка? Авраам – бедуин, кочевник. Он больше похож на современного араба или перса, во всяком случае, он – сын пустыни. С ним было очень тяжело современникам. Я думаю, нам бы с ним было намного тяжелее.
Значит, именно поэтому надо с терпением относиться и к людям, которые уже ушли, как им кажется, вперёд нас, и к тем людям, которые, как нам кажется, отстают от нас. Ничего страшного. Я бы даже сказал, в пути христиан тот же принцип, что и в пути туриста. Когда руководитель туристической группы ведёт группу вперёд, он равняется не на тех, кто самый молодой, опытный и так далее. Он равняется на того, кто самый слабый. По нему равняется. Лучше лишний привал и отдых, но дойти должны все. Вот так и здесь. Это не означает, что мы должны быть заложниками. Это означает, что можно разделиться на группы, в конце концов. Когда поток большой, то формируют группу посильнее, послабее и так далее. Главное, не считать, что те, кто посильнее, лучше тех, кто послабее, потому что это путь не спорта, путь не тела, а путь духа, и здесь всё вторично по отношению к вере.
Вера – драгоценнейший дар. В Средние Века, когда думали, что все – верующие, разбрасывались материалом человеческим, и жгли верующих людей, как Яна Гуса, как Жанну д’Арк, из-за таких, извините меня, мелочей. А вот сегодня, в современном мире, когда государство никого не понуждает быть верующим, мы видим, что нас мало. Нас и раньше было мало, просто это скрывалось за вывеской. А в церкви всё равно было мало людей и в XV веке, и в Х. Теперь ещё и ссориться с человеком, который всё равно признаёт Христа, всё равно молится Христу, Богу через Христа. Нет! Пускай это будет толерантность и терпимость от одиночества, от слабости, но лучше так, чем уходить от единоверцев в индивидуализм и думать, что ты один праведник, а другой, поскольку он на церковнославянском, а не на украинском, а не наоборот, что другой проклят Богом.
Значит, всё вторично. Рядом с делом любви, рядом с делом – сохранить веру и передать её другим. Легко уйти в пустыню и в лес, когда ты рассчитываешь, что там где-то есть церкви, там где-то государство всё равно сохранит очаг веры, даже если тебя медведь в лесу задерёт. Но давайте жить так, словно каждый из нас последний христианин в мире. И тогда мы будем бросаться навстречу другому христианину, – пусть он и отличается от нас, – с радостью, как мы бросаемся навстречу человеку, который говорит на родном нашем языке в стране, где его никто не знает, и мы забываем про политические разногласия. «Переведи ему, что я не виноват во всём этом инциденте, что я не дрался, наоборот, меня побили! Побудь моим посредником с этим французским полицейским, который ничего не понимает!»
Вот так и другой человек, он может оказаться нашим посредником не с Богом, а с другими людьми. Мы не нашли с ними языка, мы – православные, протестант найдёт. Ничего страшного. Значит надо смириться с тем, что Царство Божие – оно Божие, а не наше. Не мы здесь определяем порядки. Не мы здесь судьи и начальники. Если у нас есть свой порядок, слава Богу! Но давайте видеть, как сказано в Евангелии, что «поле огромное – жать давно пора, а делателей мало». Вот собери всех верующих в мире, не наберётся и одного на десять человек. Это по максимуму. А на самом деле, я думаю, и одного на сотню не наберётся. Давайте себя не отпугивать, искать эти единицы, и, найдя, всё забывать ради того, кто сделал нас из неверующих верующими, из нехристиан – христианами и из грешников, извините, кающимися грешниками.
