Что означает «быть православным»?
Быть православным означает прежде всего — быть. Быть.
По этому критерию один Бог — православный.
Когда мы изучаем историю борьбы за почитание икон, мы должны раздваиваться. Как интеллигентные люди, мы должны сочувствовать иконопочитателям, которых обижали, над которым смеялись. Смеялись обычно не без причины, потому что все аргументы в защиту икон — как аргументы в защиту гелиоцентризма. Противоречат очевидному. Иконы очевидны буквально, но дико неочевидны по сути, соотносятся с заповедью «не сотвори себе кумира» как квантовая теория с классической физикой.
Когда мы говорим, когда мы любим, когда мы творим — мы ведь создаём икону. Проявляется то, что может быть явью: человеческое. Проявляется абсолютно неадекватно, витиевато, криво.
Если мы интеллигентные люди мы, однако, иконоборцам тоже сочувствуем. В современном английском языке «иконоборец» — это «свободомыслящий». Диссидент, антисоветчик, Христос, в конце концов. Всякая новая гениальная идея сперва считается абсурдом, иконоборчеством, потом рассматривается как нечто вероятное, а в конце концов попадает в разряд самоочевидного. Конечно, это не совсем так, но всё-таки родиться как по маслу не у всего получается. Приходится ломиться через иконы.
Быть православным, почитать иконы, означает прежде всего быть иконой Бога. То есть, людям должно быть с нами хорошо, как хорошо перед «Троицей» Рублёва. В метро человек нас видит — ему лучше, легче? Хоть немножечко? Мы икона или оклад на иконе? У нас с глядящими на нас одни бетонные джунгли, один пустеющий кошелёк, один грязный воздух, но у меня Христос — это видится при взгляде на меня? Без каких-то символов, просто так — видится? Помимо моих усилий?
У Елены Семёновны Мень, как и у многих немногочисленных верующих того времени, иконы стояли в шкафчике, который обычно был закрыт. Но как же она была открыта, как сияла и светилась! Вот — иконопочитание.
Мы сошлись вместе — чтобы, по слову апостола, «носить бремена друг друга». Но это же о том, что мы начинаем рассказывать о своих болячках, жаловаться на безденежье, на мрак и ужас мира? Если бы так, то это бремена нас несут знамо куда. Наши проблемы мы несём на нашей вере, на Царстве Христовом, а оно таково, что на нём эти болячки теряются. «Как эта лампада бледнеет». Лампада бледнеет, а икона, перед которой лампада, при свете зари как раз озаряется — в отличие от испитых лиц пропьянствовавших всю ночь картёжников, уж извините, Александр Сергеевич.
Мы — плацдарм Божий. Доска, на которой икона, и наше дело не гнуться, чтобы левкас и краска не осыпались.
В кондаке — маленьком гимне в честь иконопочитания — отличный пример того, как радикально, на 180 градусов, меняется иногда смысл слов. Бог вообразимая в Марии — Боже, вообразись и в нас. «Воображаемый» для нас означает «фиктивный», а ведь когда-то означало «ставший реальным». Мы рождаем Бога — даём Ему своё лицо, своё тело, свою жизнь. Никто, кроме меня! Как мы смеем не видеть Бога так, чтобы Его видели в Нас? Мы видели влюблённую, глядящую на любимого так, что не ошибёшься — любит? Мы так глядим на Бога?
Иконоборцы приводили в качестве примера глупости иконопочитателей, что те соскребали с икон краску и подсыпали в чашу со Святыми Дарами. Да, глупо. Что ж, давайте наоборот: Святые Дары из Чаши — в нас, чтобы из черно-белой фотографии самих себя, затертой и выцветшей, стать образом Божьим, украшенным всеми цветами веры, надежды и любви.
