У единства есть два измерения: пространство и время. Это хорошо видно на единстве Церкви, которое своего рода матрица единства человеческого рода.
Единство Церкви несовместимо с национальными разделениями. Всякое подчинение Церкви патриотизму, освобождению своего народа, его культуре и т.п. разрушает единство — не единство с людьми других народов, а единство с Богом.
Тем более это относится к подчинению Церкви идее политической, даже самой позитивной и важной. Даже подчинение Церкви идее свободы.
Впрочем, Церковь редко предают, подчиняя идее свободы. Чаще её предают, ставя на службу идее порядка. Это может быть сделано в рамках одной страны, тогда рождаются сталинские верующие, безликие как глиняные солдаты Хуанди. Это может быть сделано в рамках космополитического религиозного объединения — Свидетелей Иеговы, римо-католиков. Это может быть сделано и в самом примитивном виде — подчинение Церкви обряду. Обрядоверие бич не только христианства, но и всех религий, даже таких размытых как движения нью-эйджа.
Есть и единство во времени. Человек был в одном приходе со мной, а ушёл в другой — но мы же с ним едины во времени, ведь как было время, когда его не было в «моем» приходе, так возможно и время, когда мы с ним очутимся опять в одном приходе. В конце концов, в раю окажемся вместе. Или в аду на одной сковородке.
Стоял человек рядом со мной молился, отошёл в противоположный угол свечку поставить — мы что, с ним больше не едины? Человек стал атеистом, буддистом, агностиком, — и что, это навсегда? Что, бывают необратимые решения и поступки? Так может говорить (и даже должен) атеист, но уж не верующий, особенно христианин так не может говорить, потому что воскресение есть победа над необратимостью всего.
Так что поосторожнее. «Сектантское мышление» не в каких-то воображаемых «сектах». Оно повсюду может быть и повсюду его не должно быть. Оно может быть даже в отношении к самому себе, и на кого оно свалится, того раздавит, так что лучше иметь на голове невидимую каску, даже если на этой каске написаны страшные слова «толерантность», «политкорректность», «терпимость», «терпение» и, наконец, самое страшное и самое недопонятое: смирение.