Не размышление порождает веру, вера порождает размышление.
Апостол Павел сперва поверил. Сперва в его жизни появился Иисус.
Иисус — Бог?
Главное, Иисус такой же парадоксальный как Бог. Бог — бесконечно далёкий и бесконечно близкий, Иисус — бесконечно далёкий как распятый маргинал и бесконечно близкий как воскресший Друг.
Всю оставшуюся жизнь Павел говорил («проповедовал») об этом Иисусе и о Нём писал. Нормально для человеку объяснять себе что-то, делясь с другими — таково «миссионерство». (Увы, бывает, что человек объясняет другим, не объясняя себе, тогда объяснение его скучны и бесплодны).
Павел объясняет через сравнения, и сравнения эти довольно шокирующие.
Завет как завещание, если сделано завещание, то оно вступает в силу только после смерти того, кто сделал завещание, — сравнение максимально шокирующее. Бог умереть не может.
Кровь очищает? Да кто сказал? Мало ли, что кровью животных что-то там опрыскивали! Это же был символ, а теперь символ в куб возводится?
Логики здесь особой не найти, как не найти её в поэзии, но здесь порыв человеку к Богу, рвущемуся к человеку.
Порыв к Богу начинается с порыва к себе. Мы ищем себя и в ходе поиска должны бы выйти за пределы себя, только вот это в одиночку не сделаешь. Кто оказался в прорыве, тот и апостол Павел (который вряд ли писал послание к евреям). Пытается что-то описать неописуемое. Козлы, кровь, барашки, жертвы, — это ведь самая низшая ступень объяснений, объяснения знаками, а не языком. Павел — это язык, и ждать, что будет нечто высшее, без слов, не стоит. Выше языка ничего нет. Благодать не выше, благодать параллельно.
«То кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!» (Евр 9:14).
Дела смерти — это что? Да жизнь как таковая, целиком может быть делом смерти. Лежит человек на дороге: он живой или мёртвый? Неправильный вопрос, правильный же: ты идёшь и видишь лежащего на дороге человека. Ты прошёл мимо — ты мёртв. Наклонился, исходя из принципа презумпции живости другого, наклонился проверить и помочь — ты жив. Вот смысл притчи о милосердном самаритянине.
В реальной жизни, не в притче, можно наклониться и получить в ответ плевок, удар, матерную брань. Такова жизнь! Можно убить обидевшего нас — но тогда мы свою жизнь превратим в дело смерти.
Есть страны смерти, богатые и бедные, где — если они богатые, как Россия — деньги лишь усиливают запах смерти, а если нищие, как Северная Корея или Россия без нефти, то это нищета смерти, противоположная нищете духом.
Но и в жизни любого человека есть пятна смерти, как пятна проказы — куски кожи, потерявшие чувствительность. Смерть — это потеря чувствительности к будущему. В морге всё предсказуемо, в отличие от роддома. Если бедняга на обочине умрёт, будущее проще, чем если он выживет. Жизнь расширяет непредсказуемость, жизнь делает бытие неподвластным, неподконтрольным нам.
Вот о чём говорить Иисус, призывая учеников не лезть в начальники. Имеющие власть омертвляют мир, делают его предсказуемым — и мёртвым. Бог — начальник жизни, и каждая, кто по образу Божию, призван быть начальником жизни.
Сравнение завета с Христом с завещанием это про то, что смерть Иисуса даёт нам жить. Умерла бездетная тётя, завещала нам квартиру, вот теперь заживём! Иисус воскрес — но это требует назад Своей квартиры, а готовит нам ещё одну, просторнее прежней, без стен и крыши. Жили в углу однушка, теперь живём на бесконечном просторе. Дело смерти сменилось делом жизни, и жизни бесконечной. Обустроить гроб — дело смерти, нехитрое и пустое. Обустроить вечность — дело жизни.
Любовь начинается с того, что — по латинской пословице — «подобное радуется подобному». Но это не сама любовь, это питательные вещества для любви, а любовь шалеет от открытия в другом иного. Мы любим непредсказуемость, которая гарантирует, что и вечная любовь скучной не будет. Конечно, тут, на земле, мы с годами приспосабливаемся просчитывать даже любимого человека, но лишь в каких-то второстепенных вещах. Главное — не просчитываемо.
Дела смерти — простые дела, дела упрощающие жизнь до механики.
Как подносят зеркальце к губам, чтобы проверить, дышит человек или нет, так Бог подносит нам другого человека, и мы живы настолько, насколько способны к непредсказуемости в отношениях с другим. Это не так легко, и мы стараемся затушевать другого, разъяснить и упростить его — то есть, убить. Дело смерти — приводить другого к понятной нам схеме. Дело жизни — идти с Богом в непостигаемость другого и других. Это дело вечной жизни, потому что бесконечность можно пройти лишь за вечность с Богом.
