Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые. (Мк 2:22).
Иисус говорит банальность (скорее всего, повторяет пословицы). Ясно, что «всяк сверчок знай свой шесток», «всякому овощу своё время», «не в свои сани не садись». Конечно, было бы замечательно, если бы граница между разными классами вещей была такой чёткой. Консерватизм и модернизм борются не из-за того, что идиоты консерваторы хотят на новое прилепить старое, а идиоты модернисты хотят новое налить в старые мехи, а из-за того, что человек плодоносит не так, как виноград. Тут сезонов нет, и всякие попытки периодизации оборачиваются агрессивностью и застоем.
Почему же Иисус не похож на Санчо Пансу с его манерой опошлять все величественное, доводить сравнения до абсурда, показывая, что к обычной жизни идеалы неприложимы?
Если считать, что Иисус всего лишь человек, то — похож Он на Санчо Пансу и, конечно, и на Дон-Кихота, потому что эти двое воплощает то, что в любом человеке неразрывно соединено, те самые консерватизм и модернизм, осторожность и героизм, спасение и творчество.
Мы приколочены к этой раздвоенности, мучаемся, — но это отнюдь не Голгофа, а мучение от грехопадения, от гордыни. Это — пошлость, а Иисус — не пошляк, потому что Он имеет власть творить новое из чего угодно и из ничего. Он — Богочеловек. Для него нет ничего «старого», Он старше всего. Человек старится, а Иисус — нет.
История человечества такова, что в ней самое старческое — в начале, сразу после грехопадения, и продолжает тянуться старческое, властолюбивое, крохоборческое, желчное. Человек и окружающее старит — ведь виноград не знает сам по себе вина и старости, это человек все консервирует, запасает. Запасы создаёт тот, кто не может создать ничего. А Господь — может, и Он не создаёт запасов, Он спасает, творит новых людей из старых, прохудившихся бурдюков.