«Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова» (Мф 1:1).
Один антиклерикал, чьё остроумие превосходило ум (не все антиклерикалы таковы), издевался над родословием Иисуса: зачем её учить назубок, коли в конце выясняется, что она не имеет отношения к Иисусу, что Иосиф — всего лишь морганатический супруг. Издевательство — реакция на издевательство над детьми, которых заставляли зубрить это родословие. Заучивание иногда противоположно обучению. Заучивать таблицу умножения — достойно и праведно есть, заучивать родословную — абсурд, потому что сумма двух чисел никогда не меняется, а суммы двух людей всегда разные, потому что люди, в отличие от цифр, никогда не одинаковы. Либо человек знает, чем Аминодав отличается от Иерофея, либо человеку вообще не нужно знать, кто из них друг друга родил.
По науке математике, у каждого человека тысячу лет назад жило миллион миллионов предков (двое в первом поколении, четверо во втором, восьмеро в третьем и т. п.). То есть, каждый человек в далёком прошлом приходится нам предком тысячу тысяч раз. По генетике, однако, всё больше похоже на библейский рассказ — у всех людей на планете тоненькая цепочка, восходящая к одному общему предку (причём, женщине), а род абсолютного большинства людей, живших три тысячи лет назад, угас аки дым от свечи. Мы нервничаем, мы всё ещё мечтаем продлить себя в потомстве, но оглянись — ведь нет ни одной городской семьи, которая бы не угасла за пять-шесть поколений. Во всяком случае, по мужской линии, а мечты о продлении в потомстве — это ведь мечты именно тех, кто сам не рожает, а лишь властвует над теми, у кого яйцеклетка. Зачем мы плодимся и размножаемся? Чтобы нас помнили? Тогда — не надо, всё наше пложение и размножение как река, текущая в пустыню и там иссыхающая в песках. Рано или поздно, причём, скорее рано, хоть по мужской линии, хоть по женской, не останется никого, кто бы о нас помнил. Может, это и будет наш потомок, может, он будет нами восхищаться, но не как предком, а как кем-то другим. Наверное, и сейчас много людей, в ком течёт кровь Гомера, но восхищаются они Гомером не поэтому.
Помнить о суетности родословий нужно, чтобы помнить о том, что родословия — не сумма людей, а частокол, за которым нечто более важное, чем внутри. Наша земная жизнь, тщательно огороженная и возделываемая, имеет смысл только потому, что за оградой — бесконечность. Не мир за оградой для нас, а мы — для этого мира. Ограда нас защищает от временных опасностей, но она же отделяет нас от простора, на котором радость, любовь, бесконечное путешествие.
Вера Авраама и есть прорыв за ограду. Родословная Иисуса — не родословная людей, которые мечтали о куске земли как о райском саде, это родословная людей, которые постоянно вырывались из сада на свободу. Из перечисленных имён абсолютное большинство — перекати-поле. Да, некоторые — помимо своей воли, но волю-то Божию никто не отменял. В Египетское рабство по своей воле — но это ведь хуже, чем из рабства по воле Божией. Резать друг друга в Святой земли — по своей воле, но это ведь хуже, чем из Святой земли в Плен Вавилонский по воле Божией.
Святая Земля дана Израилю не как гетто, изнутри украшенное бриллиантами, фонтанами из молока и мёда, а как первая ступенька лестницы, возводящей в рай. Нет ничего богохульнее присловья, которое я слышал от некоторых евреев (впрочем, вполне неверующий): «Мы пришли раньше, а уйдём позже». Пришли не раньше, а позже всех десятков племён Святой Земли, а вот насчёт уйти — хорошо бы определиться с направлением. Вверх или вниз? Если вниз, так попытка потянуть время понятна, но если ввысь — чего ждём? Как бы те, кто избран Богом, не оказался в хвосте у тех, кто избрал Бога.
Авраам (по одной из версий, более поздней) уходит из города, который был Нью-Йорком своего времени. Там даже канализация была! Уходит, между прочим, от евреев, которые составляли значительную часть населения. Уходит не в поисках лучшей земли для себя, а в поиске Бога и блага для всех. (Или мы думаем, что Авраам — из тех псевдорелигиозных богоискателей, которые заботятся исключительно о себе и в процессе поиска Бога, и после нахождения Бога или после отказа от Бога?)
В истории Израиля остались не те, кто благополучно жил и обрастал жирком в Земле Обетованной, а те, кого разоряли свои и чужие, кто был депортирован (а ведь большинство были избавлены от депортации и — исчезли).
Тогда извращается вера в Бога, тогда она заменяется знанием, когда человек жёстко делит жизнь на победы и поражения. Либо я убил, либо меня убьют. Либо я растопчу, либо меня растоптали. Вера же есть опыт прикосновения к Тому, Кто любит нас больше, чем мы любим Его. Вера различает победу от поражения, но радуется и победе, и поражению, потому что и то, и другое — дар Божий. Павел долго-долго, проповедуя Христа, перечисляет тех, кто верой побеждал и преодолевал, но это — лишь подводка ко Христу, Который умер, чья победа невидима, чьё воскресение не попало в сводки генштаба.
Вера, оказывается, побеждает не для того, чтобы уничтожить всех врагов, а чтобы воскресить всех — и врагов, и друзей.
Вера есть вера в то, что враги и друзья суть одинаково — любимые Богом.
Вера пишет генеалогию, в которой все — потомки даже не Адама и Евы, а потомки Бога.
Вера надеется на бессмертие всех, потому что у всех нас есть такой потомок как Господь Иисус.
Царство Божие похоже на Римскую империю, в которой власть передавалась сыну приёмному чаще, чем родному, и мы — приёмные дети Небесного Царя, даже более — Его наследники, так что Иисус — сын каждого из нас тоже. Приёмный сын — и вот «принять», раскрыть себя для Другого, есть единственное что от нас требуется. Принять Бога — раскрыться Богу. Принять Небо — улыбнуться Небу. Принять Христа — похоронить Христа в себе и дать Ему вырваться из нашей преисподней и вывести оттуда всех и каждого в полноту человечества.