«Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня;» (Мф 10:37).
Что значит «больше», «меньше» там, где речь идёт о любви, явлении не количественном, а качественном? Cловами! У человека всё главное, собственно человеческое, измеряется словами, даже если это можно выразить в цифрах. Интереснее всего подсчитывать слова. Любовь проявляется в количестве слов. Ребёнок больше всего говорит о том, кого он любит, о папе и маме. Любит пока ещё несовершенно, любит в ответ на любовь. Других людей он просто не знает, да и маму с папой знает — в норме — с лучшей стороны. Пойдёт в школе — начинает с азартом говорить об одноклассниках, о друзьях. По-настоящему же любовь начнётся, когда он вдруг перестанет говорить и об отце с матерью, и о друзьях, и все слова, все мысли будут об одном-единственном человеке.
Мы почитаем людей святыми — каких людей? Самых непреклонных, стойких? Но разве сами по себе эти качестве добродетель? А если стойкий человек ненавидит? Если он непреклонный фанатик? Святость — это стойкая любовь, а «непреклонная любовь», «стойкая любовь» этого не бывает. Любовь бывает только любящей. Не стойкость и не нестойкость, а тянущейся к другому. Любовь тянет любящего за собой, а не любящий тянет любовь. Поэтому сперва Господь говорит о любви, а потом о кресте.
Тянет человека любовь — тогда человек, глядишь, начнёт тянуть за собой крест. Страдания, мучения — это ничто, если не по любви.
Если не любишь родителей, мужа или жену, то какой смысл оставлять их и любить Христа? Христу не нужны не любящие. Ему нужно любовь на любовь. Оставить любимых, оставив их любимыми — но чтобы Бог стал самым любимым, Тем, Кто связывает всех остальных в единый пучок. Тогда и любовь к себе станет настоящей любовью к настоящему себе, а не гулким эхом зависти к другим.
Любовь, конечно, лишь в начале проявляется в прямолинейном говорении о любви и любимом. Написать на асфальте «Ваня плюс Маня». Всюду развешать иконы и твердить «Слава Богу». Но с ростом любовь из моркови перед твоими глазами превращается в батарейку в тебе. Любовь к одному даёт тебе двигаться ко всем. Любовь всегда через край. Тот любит Бога, кто любит других людей, и вот здесь появляется страдание — потому что другие люди не Бог, а главное, я не Бог. Но это страдание, это мученичество — на время, а любовь, порыв к любви — навсегда.
Злодеи гонят впереди себя толпу заложников: «Вы же не будете стрелять, рискуя убить своих». Бог гонит впереди Себя человечество: «Вы же не можете любить Меня, не любя их всех». Так ведь и Бог так первым поступил: пробился к нам через толпу, через толпу наших предрассудков и грехов, наших традиций, иллюзий, разочарований, догм. Стал Иисусом и прошёл до смерти.
Мы мученики, когда мы проходим за Христом в чужую жизнь, через чужие грехи и — иногда это болезненнее греха — через чужие недостатки, слабости — проходим и любим, проходим не чтобы наставлять, помыкать, властвовать, а чтобы дальше идти, к воскресению.
Мы мученики, когда мы даём Христу с другими людьми проходить сквозь нашу жизнь, наше существование, и не отвечаем злом на добро — о том, чтобы не отвечать злом на зло и речи нет, но не отвечать злом на добро, как мы очень часто делаем, потому что лишь одних себя хотим видеть источниками добра.
Мучения бывают свои и чужие — святость в том, чтобы облегчать чужие мучения и нести свои, не переваливая на других. В этом святость, а радость в том, что мы не одни, что мы ступаем — когда так живём — по дороге, проложенной Иисусом. Мы знаем, мы веруем, что эта дорога не в пустоту, а в жизнь настоящую, подлинную, в Царство Божие.