Павел кается в том, что был среди «людей сопротивления» (Еф 2, 2). Он, правда, говорит «сыны противления», но это потому, что в патриархальном обществе женщину за человека не считали, а «противление» это всего лишь архаичная форма «сопротивления». Знаешь, как надо поступить, и силы есть, а вдруг — какой-то невидимый тормоз. Ну, не хочется! Есть эффект запретного плода, который хочется, а есть эффект предписанности. Лишь десятая часть больных соблюдает процедуры, принимает лекарства и т.п. Ну, не хочется!
Мы и о других людях думаем, что все сопротивляются Богу и только силой можно это дело поправить.
Но и Павел, и Спаситель в притче о милосердном самарянине говорят иначе. Ведь самарянин для слушателей Иисуса это сгусток всего плохого, что можно сказать о человеке. Сегодня бы Иисус сказал «милосердный палестинец» — не «араб», а именно «палестинец», назло слушателям-евреям, которые говорят, что никакой такой нации — «палестинцы» — нет. Проповедовал бы Иисус в Иране — сказал бы «милосердный американец». Проповедовал бы в России — «милосердный бандеровец», в Украине — «милосердный москаль». Пришёл бы Спаситель к вегетарианцам, поставил бы на вид людоеда.
Помогают не любимые нами, а ненавидимые нами, а любимые предают.
Свет во тьме не потому, что кто-то высек искру, а потому что когда-то мы пустили тьму в свою жизнь. Одна искорка тьмы, вторая искорка тьмы… Мы потихонечку притушили самих себя. Никто не рождается повелителем тьмы. Мы рождаемся живыми сгустками света, и никто у нас этот свет не крадёт — ни семья, ни государство, ни пришельцы. Но мы хотим жить, мы пробиваем себе дорогу — и дорогу пробивают по-разному. Одни взрывают скалы и отгребают осколки в сторону, словно они трактор. Кто-то протаптывает тропинку. Куда ведёт эта дорога? Туда же, куда вела дорога из Иерихона: к Богу. Только вот дорога к Богу, а используют дорогу для себя, а других рассматривают как препятствие. Сторонятся других, отталкивают других, пытаются построить других в колонну и возглавить её. Потому и презирали самарян, что у них был свой Храм, своя дорога.
Только жизнь — это не широкий путь, жизнь — это узенькая тропинка, которая может совпадать с большими дорогами, а может и уходить в сторону. Это тропинка любви и доброты. Робинзон Крузо увидел на песчаном берегу моря отпечаток человеческой ноги и понял, что его остров не необитаемый. Бога обнаруживают иначе, как в кинофильмах, где показывают колеблющиеся под движением воздуха колосья или волны. Для пущего впечатления делают это движение замедленным, так что движение мира из суетливого превращается в балетное. Мы не видим ветра, но понимаем, что ветер есть.
Мы открываем Бога не потому, что обнаружили нечто яркое, необычное, а потому что увидели, что обычное волнуется под воздействием невидимой силы. Но для этого надо и самим перейти с рыси на балет. Притормозить. Вот Берлин при Гитлере, Москва при Сталине строились так, чтобы здания хорошо смотрелись из окна автомобиля диктатора, который стремительно мчится в свою резиденцию. Длинные-предлинные, внушительные. Пешком можно полдня вдоль одного здания идти. А мы на полной скорости несёмся по миру, который не для диктаторов построен, вот и неверно видим жизнь вокруг нас. Ребёнок же лежит в колыбели, но у него за пять минут проходит несколько лет, он впитывает окружающее, он чувствует, он мыслит, он пристально и медленно рассматривает родителей.
Мы не только проносимся мимо нуждающихся в нашем внимании, мы ещё и злимся на них. Зачем они мозолят наши глаза! Почему развалились на обочине как султан на диване! Лентяи, лодыри, тунеядцы, паразиты. Соберитесь! Мобилизуйтесь!
Это сопротивление смерти, это нежелание тратить своё время на чужую слабость, на чужие болячки, чужие проблемы. Должны — а не хочется. Жить правильно — только время попусту терять. Тут этого подбери, там этому помоги, а на себя что останется?
К счастью, на наше сопротивление есть Божье сопротивление. Бог возьмёт — и нас притормозит, на всём скаку. Болезнь, безработица, да просто руки опускаются, и вдруг мы видим, что жизнь это не только грохочущие танки, сверкающие роскошью автомобили, но и ребёнок на четвереньках, и жертва разбоя и произвола, и еле ползущий старик, и у них всё тот же ребёнок. Мы видим, как невидимый ветер кого-то сгибает, а кому-то помогает подняться. Мы летим, преодоления сопротивление среды, и вдруг среда чуть скособочивается, и мы уже не летим, а останавливаемся, но зато среда начинает нас мягко подправлять, подталкивать, направлять. Это Божий ветер, Дух Святой. Он подтолкнул самарянина помочь несчастному. Может быть, если бы самарянин был в своей Самарии, он бы проехал мимо, но тут, на чужбине, среди враждебных взглядов и насмешек, он оказался чувствительнее к Божьей воле, к Божьему ветру — и притормозил, и свернул.
Такова литургия, таково богослужение. Один раз в неделю мы притормозили, остановились, и вдруг заметили чужое страдание — это страдание Иисуса. Страдание распятого. Страдание отвергнутого. Страдание протягивающего руку — и не встречающего отклика. Страдание Бога на обочине. Вот, оказывается, каков путь Света — это путь в тьму тюремной камеры, в тьму смерти, в нашу тьму. Что-то в нас сопротивляется этой тьме и смерти, но есть в нас та часть, которая отзывается, которая сопротивляется сопротивлению, и эта часть и есть наше подлинное я, и нам не нужно насиловать себя и калечить, а нужно просто склониться над Богом и преклониться перед Богом и помочь Богу быть Богом для нас и для всех.