Все мои разговоры с нобелевским лауреатом по физике Виталием Лазаревичем Гинзбургом заканчивались тем, что он сокрушённо говорил: да, я не атеист, я агностик. Он просто не знал разницы. И быстро её забывал — до следующего разговора. Впрочем, разговоров и было всего три-четыре.
При первой встрече — у него в институте на Ленинском — он начал с того, что проэкзаменовал меня: смена времён года от эллиптичности орбиты или от наклона оси? Я наугад брякнул «наклон» (ну, если вытянутость, то всюду бы одновременно было одно время года, так ведь) и, к счастью, угадал.
Виталий Лазаревич ровесник моего отца. На них сильнейшим образом запечатлелась (это вычурное выражение, наверное, от слова «чат») идиотская, грубейшая, иррациональная пропаганда их юности, 1928-1930 годов.
Впрочем, мой отец ещё очень крепко запомнил, как в 1918 году — ему было 8 лет — по Усть-Каменогорску ходил священник и зонтиком тыкал в тела погибших при взятии города колчаковцами большевиков — не жив ли кто, и если кто шевелился, звал солдат пристрелить. Это вам не церковь на месте сквера построить.
Хотя жаловаться на церковь вместо сквера, когда всё равно уже всё выложено плиткой, и сквер всё равно замостят, хоть с церковью, хоть без, и ты будешь бессильно ворчать — очень иррационально.
Атеизм же есть всего лишь простудившийся агностицизм, чихающий по поводу и без повода.
