«Она же сказала Ему в ответ: так, Господи; но и псы под столом едят крохи у детей» (Мк 7: 28 ).
Талмуд (Бава Батра 5а) рассказывает о Раби, который в голодный год объявил, что готов накормить всякого, кто учился «чему-нибудь: Святому Писанию, Мишне, Талмуду — галахе ли или агаде». Пришёл подкормиться и вполне книжный Ионатан бен Амрам, но на вопрос, учился ли он чему-либо, вдруг съюродствовал и ответил отрицательно. «Какое же право ты имеешь на даровое пропитание?» — спросил его филантроп. Ионатан ответил: «Учитель! Накорми меня, как ты накормил бы собаку или ворона». Выдали ему на пропитание, но тут же раввин стал раскаиваться, что нарушил своё слово. Только вот сын раввина узнал бен Амрама и говорит: «Отец, если я не ошибаюсь, человек этот один из твоих бывших учеников. Зовут его Ионатан бен Амрам, и он известен тем, что никогда за всю жизнь свою не позволял себе извлекать малейшую пользу из своего звания ученого». Только Раби объявил: «Отныне житницы мои открыты для всех без исключения».
Эпизод этот происходил (или был сочинён) много позже беседы Иисуса с язычницей, но логика его та же и, что интереснее, образ тот же — сравнение человека с собакой, с животным нечистым. Ворон тоже считался нечистым животном, поскольку питался падалью. Хотя Талмуд сужает мораль до корпоративной: мол, нельзя получать зарплату за богословие, однако всё равно провозглашается щедрость не только к богословам, а ко всем — хоть осквернён падалью, хоть нет.
Высшее милосердие — не к очищенным, не к желающим очищения, а к признающим себя грязными. Признание себя грязным — высшая чистота, очищение от гордости; но, конечно, такое признание имеет цену только, если человек следит за своей чистотой. Сирийка шутила — значит, была чиста, нечистое сознание не шутит, а лишь насмехается.
