«Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна».
Четвёртая часть Символа веры говорит о мучительной смерти и о погребении Иисуса «при Понтии Пилате».
Слава Герострата упала на Пилата, который вообще-то ни единого гвоздика в Иисуса не вбивал, ни единой копеечки Иуде не платил. Человек просто исправно выполнял свои должностные обязанности: поддерживал равновесие между оккупационной властью и местной элитой. Элите захотелось распять, сделать всё официально, а не просто пырнуть кинжалом или побить камнями, списав всё на «толпу». Пилат согласился.
Благодаря таким вот компромиссам Римская империя экономила ресурсы, выкачивала при помощи нацэлиты деньги из Палестины (кое-что и лично пилатам перепадало, конечно). Потом клапан сорвало, бунт, римские легионы устраивают зачистку, благо денег накоплено немеряно, Обетованную Землю зачищают от тех, кому обетована, и начинается расцвет Палестины. Абсолютное большинство античных памятников Израиля относятся к эпохе много позже жизни Иисуса. Экономическое чудо, конец которому положила только экологическая катастрофа VI столетия.
Юлий Цезарь, когда его спрашивали, почему он разводится с красивой, умной, доброй женой, выставлял вперёд ногу и говорил: «Сандалет красивый? Красивый! Знаешь, где в нём гвоздь, который мне в ногу впивается?»
Цезарь развёлся. Кстати, он усыновил своего преемника — того Цезаря, который Август. Двое их жило в одно время — принц и нищий, Август и Иисус, один усыновлённый сын земного владыки, другой не усыновлённый, а родной Сын Владыки небесного. Своей смертью умер неродной, воскрес — родной.
Совместить первое и второе оказалось решительно невозможно. Тут Символ веры спорит с интуитивным желанием, чтобы всё было хорошо. Чтобы никто не умирал, никаких мучений. На кресте умер кто-то другой. Или просто уже чужой труп повесили. Или Иисуса напоили снотворным, дали повисеть и сняли. В общем, не надо смерти, даже если это будет означать отсутствие воскресения. Живи вечно, правь нами, учи нас, терпеливо выращивай соратников, единомышленников, просвещай, взращивай.
Нет — смерть, да не просто смерть, а гибель, мучительная, несправедливая. Точнее, формально всё-таки как бы законная, а всё-таки нехорошая. Можно было бы обойтись или обойти.
Смерть Иисуса — тот гвоздь в удобном и красивом ботинке, который со стороны не видно, но который не даёт забыть о Себе. Память о том, что боль иногда — не зло, а защита от зла, даже спасение от зла. Боль, а не счастье и процветание.
Тут обнаруживается главная нестыковка Бога и человека. Мы ищем друг Друга, но легче найти Бога, чем найти взаимопонимание с Богом. Мы соглашаемся с Богом, мы договариваемся с Богом, говорим Богу «да» — но понимаем ли мы, что такое «согласие», о чём «договор», и какое «нет» следует из нашего «да»?
Быть с Богом в согласии означает не уметь слышать Бога, согласовывать с ним каждый свой шаг, каждую свою мысль. Быть с Богом в согласии означает сознавать бездну между Богом и собой, более того — бездну между собой, какими мы есть, и собой, каковы мы в глазах Божиих.
Перед Богом мы все дети. Несовершеннолетние. С нами вообще невозможно нормально, полноценно разговаривать и договариваться. Ну какой договор может быть между взрослым и ребёнком, который всё меряет конфетами.
Примерно такой как между Богом и Авраамом. Авраам всё меряет потомством, словно динозавр, озабоченный исключительно вымиранием динозавров. Бог не спорит. Бог понимает Авраама: Аврааму не динозавр, его не беспокоит нимало вымирание рода человеческого, его беспокоит исключительно собственная смерть. Другое дело, что это беспокойство он выражает как осётр или кролик, пытающийся размножаться с опережением.
Смешной наивный Авраам? Авраам это заря человечества, детство духа. Холодок бежит за ворот, овцы блеют, Исаак путается под ногами. Пастораль! Легенды и мифы древнего Израиля, Израиля не государства, а Израиля человека, Израиля Исаковича. Конечно, все эти рассказы о патриархах, вплоть до путешествия в египетское рабство и обратно, очень милы, но человек не может вечно быть ребёнком, для которого семья весь мир.
«Настоящая» история начинается с государства. Более того, Библия как письменное Откровение — это продукт так называемого «осевого времени». Часто говорят, что это время пробуждения личного самосознания — Будда, Конфуций, Сократ. Но ещё вернее, что это время пробуждения государства. Левиафан просыпается одновременно с личностью, и личность не мыслит себя без Левиафана.
Что может быть хуже обожествления государства? Хуже обожествления государства только очеловечивание государства и огосударствление человека. Именно это мы и видим в исторической истории древнего Израиля, начинающейся не с Авраама и не с Моисея, а в лучшем случае с Давида, вообще и ещё позднее. «Государство это я», — не говорилось, но чувствовалось, и не надо изобретать машину времени, чтобы познакомиться с этим чувством, оно никуда не делось, хотя перестало быть наивным, здоровым и всеобщим.
История Израиля начинается с того, что Бог обещает Израилю государство — «землю». Так отец обещает сыну конфетку за хорошее поведение. И даёт — но конфеты обладают печальным свойством рассасываться. Государство тоже рассасывается, и вновь появляется, и вновь рассасывается. Конфету хочется навсегда, такую конфету, которая никогда бы не кончалась, конфету конфет, не тающую в жару и не хрупкую в мороз. Получаем же историю, в которой единственное, что не кончается — это верность Богу и верность Бога.
Государство — это гарантия бессмертия. «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире»… А кто гарантирует, что лира Давида будет понятна вечно? Только государство, такое, чтобы обеспечивало территорию, язык, образование, культуру. Завет с Богом настолько заветен, насколько обеспечивает существование государства. Просто Авраам и его потомки — это ненадёжно. Много их было, Авраамов, которые бродили-бродили, пасли-пасли, кочевали-кочевали, молились-молились… И где они? А государство — вот оно!
Парадокс в том, что Бог заключает завет с народом, государство которого хилое, эфемерное. Даже если принять за чистую монету придворные восхваления в адрес Соломона, его царство по меркам того времени было далеко не самое выдающееся и уж точно не самое прочное. Египет — о да! Персия, Аккад, Китай, Индия, Греция — неописуемо! Государства, подобные царству Соломона, это не второй и не третий даже эшелон, это из разряда пузырей земли, политических бабблов, которые в изобилии появлялись и исчезали в самые разные времена.
Что же говорит Бог обитателям этого пузыря? Не бойтесь. Будьте собой. Не ложитесь ни под кого, это вас не спасёт. Положитесь на Меня.
Именно к этому сводятся пророчества пророков. Они не о будущем, на которое было жалко тратить дар предвидения. Они о том, что надо жить настоящим, а не геополитическими надеждами. Ты маленькая страна, зажатая между западным гигантом и восточным гигантом, и не пытайся найти у одного людоеда защиту от другого. Будь собой, будь со Мной.
Это — о государстве? Это о тех, кто живёт в государстве. Это напоминание о том, что справедливость, любовь, человечность не производные от государства, его успехов, его размеров, даже от его существования. Они производные от отношений со смыслом человеческой жизни, а этот смысл — общение (об-щение, от-крытость, со-гласие, диа-лог, лю-бовь) с Богом и людьми. Государственные границы — это стенки колыбели, обладающие неприятной тенденцией расти и укрепляться. Колыбель, соответственно, превращается в танк, а танк и подбить могут.
Оказывается, у согласия с Богом есть оборотная сторона — верность Богу. Согласие — это «да» Богу, верность — это «нет» всему остальному. Быть верным — всегда вопреки. Простейший пример — история царя Иосии, который вполне историческая фигура, в отличие от Давида и Соломона, жил в сносно документированном VII столетии, и в 622 году до рождества Христова провёл такую грандиозную религиозную реформу, что, можно сказать, создал иудаизм, каким он остаётся по сути до нашего времени.
Рассказ о его деятельности — как гром среди ясного неба. Оказывается, нормального празднования Пасхи в Израиле не было, говорит Библия, ни при Соломоне, ни при Давиде, а только при незапамятных «судьях». То есть, полтысячелетия не было главного праздника, и вот опять! При этом о соблюдении субботы вообще речи в те времена не шло. А были повсюду статуи языческих богов, языческие обряды, в чём, собственно, заключался завет с Богом Авраама, никто не знал.
Археологи в целом подтверждают эту диковинную картину иудеев без Пасхи, иудеев без иудаизма, зато с язычеством. Примечательнее всего другое: такой набожный царь, такой порыв к Богу, такая очистка всего государства от языческой нечисти, а в итоге — полный облом. Иосия гибнет в битве с египтянами во время очередного набега Египта на Ассирию. Он Богу — всё, а Бог ему — ничего.
Вот это — верность. Когда мы читаем библейские псалмы, превращая их в свою личную молитву, все эти «Ты щит мой», «падут одесную меня тысячи и миллионы падут справа от меня, а я уцелею», мы выражаем не столько надежду, сколько верность. Конечно, я надеюсь уцелеть, но для этого не нужно быть верующим человеком, для этого достаточно быть живым существом. Но я буду верен Богу, даже, если не уцелею. Псалмы — не заклинания, в случае неуспеха которых я обязан засунуть Бога в яму с навозом, чтобы следующий раз лучше выполнять условия договора. Псалмы — это обещание верности даже в том случае, особенно в том случае, если будет неуспех.
Если сложить вместе те годы, когда у верных Богу было своё независимое государство, не мифическое времён Соломона, а реальное, то и сотни лет не наберётся. С момента взятия Иерусалима в 586 году Израиль всегда был под кем-то. «Возвращение из Плена» отнюдь не было созданием самостоятельного государства — как крымские татары, когда их депортировали или когда им разрешали вернуться в Крым, вовсе не становились свободным государством.
В самом лучшем случае, на место одной империи приходила другая, пророк Даниил насчитал пять), но клетка была всегда. Тут, возможно, лучший аналог даже не крымские татары, у которых когда-то своё государство всё-таки было, а Чечня, которая всегда в кого-то входила. Это могло не чувствоваться, потому что император далеко, угнетают свои, родненькие угнетатели, но юридически это было именно так.
Более того: независимый Израиль всегда был кошмаром для своих жителей. Что вытворяли его цари и примкнувшие к ним первосвященники!.. Собственно, ничего особенно — коррупция, эксплуатация, бесконечные кровавые междоусобицы. Ничего удивительного, что, когда приходили большие империи, никто особенно не вздыхал об утраченной государственности. Хоть какой-то орднунг, а от Римской империи ещё и вода — акведуки. И дороги.
В конце XIX века одного остроумца спросили, верит ли он в существование ада. «Я не верю, я знаю, что ад есть, и находится он в Чикаго», — был его ответ. Нельзя не понять страстного ожидания чего-то неясного, смутного, но не мутного, а ясного — царства справедливости, достоинства, общения, соединения, в общем, Царства Небесного — если не понять, что все другие варианты перепробованы и оказались адским адом.
Происхождение семьи, частной собственности и государства самое благое: средства спасения, конфетки, однако другой больше и краше. Перечислять, конечно, лучше как «собственность, семья, государство». В начале частная собственность, включая семью, а конец — там, где человек становится собственностью государства. Где становится, там и конец. Голгофа. Когда государство кого-то убивает — это как частный собственник берёт и рвёт ненужную бумажку. Или вешает на стену. Или сжигает.
Бог верен человеку, сопровождая человека и в собственности, и в семье, и в государстве. В Риме была формула брака «где ты, Гай, там и я, Гайя». Где ты, человек, там и Я, Творец человека.
Как бы хороши ни были наши ботинки со стороны, совесть нам подсказывает, что наше счастье заслуженное, по закону, тыр-пыр, но кому-то ведь плохо. Может быть, даже наверное, дай Бог, нам хорошо не за чужой счёт, но всё-таки несчастье чужим не бывает. Вот поэтому Христос Распятый важнее и нужнее Христа Учащего, Руководящего и Направляющего. Гвоздь в ботинке важнее ботинка.
Божья верность — это верность терпения. Вечность ждёт, когда время подрастёт. Бог верен до смерти — до Своей смерти. Ему приходится проходить через смерть, потому что только так можно убедить людей, что всё, кроме Бога — тупик, ведущий в никуда. И собственность, и семья, и государство. И дружба, и наука, и любовь.
Всё из средства спасения становится орудием гибели. Это логика власти, логика рассогласования, закон распада. Они так же ведут к смерти, как и несение креста по стопам Христа ведёт к смерти, только вот разница: собственность, семья и государство не воскресают, а Христос — воскресает. Это воскресение ценно лишь постольку, поскольку оно не доказуемо. Царство Небесное — Божие лишь постольку, поскольку не имеет земных границ и столиц, не даёт паспортов с привилегиями и не посылает спецназ на помощь своим гражданам, как бы их ни унижали.
Верность не благодаря победам, а верность вопреки поражениям. Верность не за приобретение, а верность, хотя и потери. Верность в обмен не на продовольствие и деньги, а верность просто так, постоянство в отчаянии, иногда даже неразмышлющее, механическое, животно-тупое, потому что и преодолению подлежит механическое, тупое и животное мира сего.
