«В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их» (Мк 10:6).
Адам не выходил замуж, Ева не женилась. Не было влюблённости, ухаживания, выбора.
Легче всего понять и принять отсутствие выбора. Любимого человека не выбирают, чего не сказать о самом любимом политике, которого выбирать обязательно надо.
Что в раю нет брака в привычном для нас понимании, повторено Иисус в споре о воскресении. Неверующие в воскресение предлагают вообразить весьма странную ситуацию: бездетную вдову выдают замуж за брата покойника. Родившийся от такого союза ребёнок (причём вдова может оказаться и второй женой собственного шурина) будет считаться сыном и наследника покойника, его «продолжателем». Но чьей женой будет несчастная в раю?
Иисус отвечает, что после воскресения не будет браков, люди будут как ангелы. Это часто понимают как отрицание того, что после воскресения будет любовь между мужчиной и женщиной. Однако, вопрос-то не о любви, вопрос о хозяйстве.
Вопрос изначально заключает в себе отрицание воскресения. Если вдова и её родственники веруют в воскресение, то им безразлично, остался ребёнок у покойника или нет. Ребёнок — клон отца, суррогат его воскресения, подмена воскресения. Что уж говорить о том, что это сугубо мужской суррогат — никого не волнует, если бездетна женщина.
Иисус, впрочем, борется не с клонированием (которое в патриархальном обществе зовут размножением), а с разводами. Он говорит не о том, что в раю нет брака, а о том, что брак мужчины и женщины — уникальный союз. Это даже не брак в земном смысле слова — ведь на земле «браком» называют и такие вот дикие эскапады, когда женщину передают как пробирку от одного мужика другому. Союз хозяйствующих субъектов. Какое уж тут «мужчину и женщину сотворил их». «Дрожащего от страха исчезнуть в небытии, если не будет ребёнка, и двуногий инкубатор сотворил их».
Иисус сказал, что бездетный муж воскреснет сам, а не в своём ребёнке, тем более, не в своём племяннике, пусть даже рождённым от его вдовы. Не надо суетиться! Умерший и вдова — всё равно тот самый человек, который сотворён для вечной жизни. Никуда он не денется!
Муж и жена — одно существо, одна плоть, созданная Богом. Так что, когда Апокалипсис говорит о 144 000 обитателях рая, речь идёт либо о 288 тысячах мужчин и женщин, либо о 72 000 супружеских пар.
Если всерьёз, вопрос не в том, сколько людей будет в раю, не в том, есть ли кто-нибудь в аду, а о том, кого мы понимаем под «людьми». Каков он — идеальный человек?
Ответ библейской веры прост. Нет никакого идеального человека, и человека нет. Есть мужчина и женщина.
Трудно поверить в то, что есть Бог, да не двое — добрый следователь, злой следователь — а всего лишь один. Но поверить в то, что человечество непременно есть чётное число вообще невозможно.
Другое дело, что вера в Бога не от возможности допустить, что Бог есть, а от столкновения с Богом. Вера в то, что человек есть мужчина и женщина — от столкновения не с человечеством, а с тем самым мужчиной, с той самой женщиной.
В вопросе о смысле жизни вера говорит ровно то же, что говорит неверие — если, конечно, неверие, как и вера, настоящее, упитанное, мускулистое, додуманное до конца. Никакого смысла жизни нет. «Смысл» означает достижение цели. Для неверующего цель — ничто, для верующего всё — цель. Нельзя достичь всего, даже если живёшь вечно, особенно если живёшь вечно. Достижение — это не детская беготня, догнал, осалил и кончил играть. Достижение — это творение.
Чтобы достичь высот музыки, надо творить музыку, и чем более человек творит музыки, тем более вздымается её вершина. Чтобы достичь вершины любви, надо любить — а любовь это не траты, это творение, выдумывание, образование чего-то нового, так что, когда достигается то, что казалось вершиной в начале любви, впереди больше, чем позади. Это и есть вечность.
В этом смысле, распространённое среди верующих убеждение, что христианство отличается от других религий осмысленностью, это некоторая игра словами, а то и недоразумение, даже кощунство, когда воскресение считают целью. Хуже того — иногда целью считают смерть или даже ад. В любом случае, за конечную остановку принимают ухаб в самом начале пути.
Ни в чём так не проявляется неспособность человека быть собой как неспособность вообразить рай. Чего стоит выражение «райское блаженство», не говоря уж о попытках его описать. Блаженство это долгожданная встреча счастья со смыслом, которые в нашей земной жизни разлучены, разведены, заперты в разных камерах. Отлично, в раю они соединены как мужчина и женщина и составляет целое как мужчина и женщина, но разве можно это соединение описать? Музыку не описывают, музыку исполняют.
Ответа на вопрос о смысле жизни быть не может, потому что смыслом жизни может быть лишь жизнь другого человека. Ханжа или неофит скажет, что смысл жизни — Бог, жизнь с Богом, но не будем обманывать себя — Бог уступил Своё место другому человеку. В этом неправда всякого ханжества, «теоцентризма», «христоцентризма». Бог, конечно, нуждается в человеке, ведь Бог есть любовь, а любовь есть нужда. Нужда Бога в человеке есть единственно оправданный, святой антропоцентризм. Однако, именно Бог сделал так, чтобы не было ответной нужды. «Нехорошо человеку быть одному», — говорит Бог в книге Бытия, но не предлагает человеку Себя, Любимого, в вечные спутники, а творит человека, в сущности, заново — как мужчину и женщину. Только что Адам был богоподобен в своей единственности и вот он уже всего лишь черновик. Так гарантируется свобода любви. Не думаем же мы, что «нехорошо быть одному» это про отсутствие в раю интернета, что Ева вроде игровой приставки?
Нехорошо одно — быть несвободным. Во всяком случае, для человека. Животным это нормально, ангелам это нормально, а человеку — ненормально, вот в чём наше богоподобие. Свобода гарантируется тем, что человек может любить не только Бога. Это не долг, это возможность. Тогда и любовь к Богу превращается из долга в возможность, а «долг», «право», — всё это понятия, которые хороши до самой смерти, не далее.
Свобода любить Бога — в невозможности любить Бога, если не любишь людей. Сам Бог, сотворив человека Адамом и Евой, поставил их на Своё место, и с тех пор всякий антропоцентризм есть и теоцентризм, хотя не всякий теоцентризм есть антропоцентризм. Бог отвергает тех, кто пытается прийти к Нему, минуя человека, а тех, кто идёт к людям, не зная, что тем самым идёт к Богу, Бог не отвергает — они же ведь идут к Нему. Рано или поздно познакомятся. Да и какое может быть «поздно», когда речь идёт о вечности.
Даже в вечности, именно в вечности нехорошо человеку быть одному, потому что вагон свободен, если в нём ни души, а душа свободна, если в ней есть место для всех и каждого. Однако быть одному — жизненно важно для человека. Развод, самоубийство, да любой грех — это попытка человека быть одному вопреки обстоятельствам. Первое условие свободы — мочь любить всех, а не Одного, второе — не любить никого, чтобы любовь ко всем была не вынужденной. Выполнить второе условие, конечно, трудно, невозможно, неприлично и бесчеловечно, ведь отсутствие любви это ненависть. Выход — в обращении к Богу поверх людей. Да, Бог скрывается в людях, чтобы Его нельзя было полюбить, не полюбив людей, но всё равно Бог остаётся Единственным, Одним, Единым Богом. Любовь к людям естественна для человека (хотя мы умудряемся жить противоестественно), любовь к Богу сверхъестественна. Общего лишь то, что и любовь к Богу не есть вера в Бога, и любовь к человеку не есть вера в человека. Любовь к Богу делает веру в Бога лишней, любовь к человеку делает веру в человека невозможной. Так достигается то, что называют райским блаженством и что есть вообще-то просто нормальная человеческая жизнь — бесконечно любить, бесконечно быть, бесконечно благодарить.
