Есть многое, чего нет в православном храме. Возьмём, к примеру, песни современных бардов. Устав богослужения не запрещает исполнять их в церкви, хотя бы потому, что таких песен не было, когда писался устав. Между тем, среди этих песен есть вполне православные сочинения, например — творение классика жанра, которое по размеру и высокой метафоричности можно уподобить кондаку:
Порядок вечен, порядок свят.
Те, что справа стоят, — стоят,
Но те, кто идут,всегда должны
Держаться левой стороны.
Я слово «свят» считаю здесь вполне уместным. Сравнение эскалатора с жизнью — это не просто сравнение, а символ, символ верный и потому вполне достойный воцерковления.
Прежде всего, этот символ верен тем, что у эскалатора есть начало, есть конец, — и конец его не финиш, а лишь начало настоящего пути. Это уже дорого в любое время, когда жизнь расценивают как тупик, куда человека завлекли без всякого его желания и откуда выхода нет и быть не может.
Во-вторых, вспомните заповедь эскалатора: «Запрещается ставить вещи на ступени». Ведь это же первая евангельская заповедь блаженства: «Блаженны нищие духом», только выраженная на вполне современном, техническом языке. Надо иметь с собой столько, сколько можно без труда нести в руке. Если на эскалаторе жизни вы вдруг окажетесь с крупным, а то и с недвижимым имуществом — берегитесь, как бы не упасть. И уж совсем печально, если из-за накопленного барахла начнется свалка при сходе с эскалатора: вы-то сошли, а следующие за вами ломают ноги и шеи о брошенные вами (а на тот свет не возьмешь) вещи. Надо ли сплетничать и рассказывать о том, как родительские накопления сбивают детей с толку, с ног, с пути истинного? Надо ли травить душу, объясняя, что ни в одном другом метро в мире никто с тележками не ездит, причем почему-то в тех же странах, где люди передвигаются налегке, они живут намного лучше?
И в той же самой стране, где возят на эскалаторах то, что в других странах возят на машинах, вечная борьба правых и левых совершенно непохожа на ту же борьбу в других, нормальных странах. Только у нас те, кто справа, те сами идут и других призывают не стоять как вкопанные в землю консерваторы, а двигаться, двигаться. Левые же — стоят грудью на защите завоеваний революции, причем стоят как справа, так и слева, создавая страшные неудобства для находящихся на эскалаторе и вызывая бурное оживление у обитателей соседних эскалаторов. Видимо, такая путаница связана с тем, что эскалатор то и дело останавливается, и потому «правый» и «левый» характеризует отношение человека не к нормальной жизни, а к перманентно происходящей катастрофе.
Но главное в эскалаторе, что он эскалатор и движется вполне независимо от нашего желания и с одинаковой скоростью доносит всех до конца. Все мы там будем. Но хотя все мы там будем, и одни будут там справа, а другие там же, но слева.
Иисус говорил об отделении овец от козлищ, пшеницы от сорняков. Горожанам эти деревенские реалии говорят мало, а вот стоящих и идущих по эскалатору мы представить можем легко. Этот символ не только запечатлевает деление человечества на две части. Он точно передает, что отличает жизнь от проживания: усилие, движение вперед — подвижка, подвиг. Он точно передает, что опасны спешка и бег по эскалатору: тот самый духовный надрыв, который святые отцы квалифицировали как прельщение сатаны.
Когда жена автора этой самой песенки заставила его, вполне атеистичного, креститься перед кончиной, это, конечно, был бег по эскалатору — с мужем на руках. И хотя это был бег вверх, но это был очень неразумный бег — ведь эскалатор шёл вниз. Конечно, Бог милостив, и у подножия эскалатора Он, наверное, принял Окуджаву и простил ему крещение — но именно простил. Наверное, простит и той, которая превратила первое таинство в последнюю клизму.
Попробуйте встать в метро и определить, кто из находящихся на эскалаторе — член единой, святой и апостольской Церкви, а кто атеист. Безумное занятие, но безумнее вдвойне было бы заявить, что все идущие слева — христиане, все стоящие справа — язычники. Увы, внешние наименования не заменяют движения. Впрочем, почему — увы? Счастье, что среди идущих есть люди, знающие маршрут, хотя не догадывающиеся, что маршрут (путь, истина и жизнь) есть Христос. Если язычник и стоит — он стоит справа и никому не мешает. Но все же — увы, и горе — сколько христиан стоят, опустив руки, и стоят на самом проходе?! Христианин, который стоит, — всегда не на месте, всегда стоит слева. Краеугольный камень становится камнем преткновения.
До сих пор я раскрывал метафору, но и метафора может, в свою очередь, раскрыть нам глаза. С земной точки зрения все сказанное выше немного еретично, потому что поощряет тех, кто слева, — а Христос тех, кого поощряет, помещает справа от Себя. Здесь-то и выясняется ущербность, даже не ущербность, а вывороченность, изнаночность нашего зрения и мира. Когда мы смотрим на икону, где одесную Христа стоят праведники, а ошую — грешники, для нашего глаза праведники — слева, а справа — грешники. Все наоборот. Мы считаем Зазеркалье фантастикой, а сами в Зазеркалье живем. Мы путаем право и лево, ханжество и благочестие, трусость и смирение, фанатичность и верность.
Ещё одной чертой схож эскалатор с жизнью: в любой момент можно занять правую или левую сторону, остановиться или пойти. Перед самым спуском не поздно сделать шаг в нужном направлении: вспомните притчу о работниках двенадцатого часа. Нужно ли говорить, где верная сторона? Нужно ли объяснять, чем идущий отличается от стоящего? В век эскалаторов — наверное, нужно, но не хочется. Стойте, если хотите, — но только справа. Если хотите попасть куда надо — проходите слева.
