Единство Церкви сравнивают с единством, физической цельностью тела Христа или с единством, целостностью одежды Иисуса, роскошным по тем временам хитоном. Тогда «раскольников» сравнивают с солдатами, которые эту одежду разрезали на несколько частей, — им было трудно договориться, чтобы продать и поделить деньги. На самом деле, конечно, «раздирающим ризу Христову» подобны как раз те, кто стережёт единство Церкви, словно Церковь это арестант, осуждённый (или, как говорят надзиратели, осужденный), которого опекают как ребёнка, который не свободен. Представляют единство Церкви как единство надзирателя («епи-скоп» в переводе есть именно «над-зиратель»).
Единство Церкви не там, где надзиратели, а там, где младенец Иисус лежит, и на него смотрят вол, осёл и лошадь. Иисус пришёл к людям, потому что люди отступились от человеческого и опустились до скотства. Иисус спасает людей от дочеловеческого. Скот смотрит на охапку сена с младенцем Иисусом и видит охапку сена, от которой надо отгонять другую скотину, чтобы всё сено съесть самому, а перед глазами верующего всё то же самое, но глаза перефокусированы — он видит не сено, и даже не ребёнка на сене, а Бога, рядом с Которым не до еды и не до отпихивания других от кормушки.