2015 год: Вяленый Левиафан

В январе 2015 года сгорела в Москве библиотека, созданная для обслуживания высшей коммунистической номенклатуры — ЦК КПСС. Называлась библиотека гордо «Институт научной информации по общественным наукам». Вполне в духе новояза — ведь в нормальном мире нет ни «общественных наук», ни «научной информации». Информация — она и есть информация. Научной бывает мысль, работа. А сотрудники библиотеки, своеобразного мега-спецхрана, получали деньги за то, что читали иностранные книги, запрещённые для других жителей советской России, и кратко пересказывали их для руководства.

Характерным образом сразу после пожара интеллектуалы в социальных сетях стали говорить о том, что это поджог в интересах Церкви. На месте библиотеки хотят построить храм! В доказательство приводили реальную попытку Московской Патриархии рядом с библиотекой построить церковь — попытка была неудачной, да и прошло уже четыре года. А ещё доказательством служил, как ни странно, фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Это уже было интересно. Вялотекущий нео-советский антиклерикализм вдруг перерос в коллективную истерику. Назвать её массовой было бы опрометчиво, потому что и несколько десятков тысяч лояльных к власти интеллектуалов не составляют «массы».

Усиленное обсуждение фильма Звягинцева стало фактом культуры, причём довольно невесёлым фактом. В мире появляется ежегодно множество фильмов — плохих, средних, хороших, отличных. Российских среди них нет, но ведь не каждая страна обязана во всем отличаться. Но в России ни «Ида», ни «У нас есть папа», ни «Судья» — великолепные фильмы того же времени — ни малейшего отзвука не вызвали. А вот «Левиафан» — обсуждали. Это синдром главной российской болезни — инфантилизм, когда весь мир сводится к кончику своего носа. Он же изоляционизм — главный импульс имперской агрессивности. Окружающего мира не должно быть, весь мир должен быть внутри меня.

Для культурного же человека вопрос не в том, где и кем снят фильм, а о чем он. Искусство космополитично — либо оно не искусство.

«Левиафан» не кинофильм, но это не главная беда. Кинофильмов вообще мало, в основном изготавливают слайд-фильмы без движения и глубины. Это обычно кино для детей, для отдыха. «Человек-паук». «Терминатор». Кино начиналось с соединения картинок в движение, но мало механически соединить картинки. В «Левиафане» только чередование слайдов. Насколько эти картинки живописны, неинтересно думать, как интересно размышлять о месте в искусстве картинок, которые продают на Арбате туристам.

К числу очевидных недостатков именно этого фильма можно отнести стерилизованность видеоряда. Вместо действительности показывается её стерилизованный, гламуризованный, германизированный вариант. Чистота, ни пятнышка, ни луж, дороги идеальные. Герои приезжают палить в пустые бутылки на озеро. Берега озера девственно чисты — очевидно, что труппа тщательно убирала мусор, накопившийся за предыдущие годы.

То же относится к сценарию и актёрам. Дело не в «хорошо» или «плохо», а в том, что это «мимо кассы». Таких людей нет. В реальности так себя не ведут ни лицемерные архиереи, ни трудяги, ни гаишники, ни номенклатурщики. Они, возможно, видят себя такими, хотели бы быть такими — но они не такие. Они грязнее. Они пьют — но, в отличие от героев фильма, у них носы красные, а не белые. Пьют в фильме напоказ для западных кинокритиков. Свои так не пьют — не пьянея, без имитации повода.

По всей видимости, автор сознательно делал фильм не для российской аудитории, а для западных кинокритиков. В нём использованы голливудские штампы о России (питие водки, грубость), но российская реальная грязь не показана, тщательно убрана. Главный герой — абсолютно голливудское лицо наподобие Кирка Дугласа или Макса фон Зюдова. Видимо, именно режиссёр вынудил неплохих актёров плохо, ненатурально играть — изображать не православного архиерея, а архиерея в представлении американца. Кто виноват в том, что даже хорошо играющие актёры периодически «пускают петуха», фальшивят интонацией и жестами, — неинтересный вопрос. что, что в фильме по роману «Географ глобус пропил» (главная героиня играет один и тот же типаж в обеих лентах). Это же стилистика «российской литературы» — картонной и безжизненной литературы шаргуновых, шевкуновых, прохановых. Автор явно подражает Бергману, но это не облегчает, а утяжеляет халтуру.

Что фильм вдруг пошёл по ведомству «религиозная проблематика» — чистое недоразумение. С таким же успехом можно обсуждать, какое место Жириновский занимает среди шахматистов.

Фильм содержит в себе антиклерикальный элемент, очень небольшой, только в конце этот антиклерикализм выходит на первый. Архиерей произносит проповедь, в начале удивительно проникновенную и христианскую, а потом вдруг сползающую в нападки на Толоконникову и Алехину.

В реальности ни один российский архиерей неспособен произнести ни столь вдохновенную проповедь, ни столь подлую. Вдохновение пожиже, подлость попримитивнее. И в кабинетах начальники с архиереями общаются совсем иначе. У режиссёра представления о Церкви и духовенстве точно такие же приблизительно-неверные, как у всех российско-советских деятелей культуры. Антиклерикализм в этой среде абсолютно традиционен, и цена ему грош — это антиклерикализм конкурентного типа, отпихивание от кремлёвской кормушки соперников, не более. На амвоне храма Христа Спасителя ни Звягинцев, ни Невзоров с протестами против засилья Лубянки не выступали, предоставили это слабому полу.

Совсем уж комично смотрится эпизодический «как бы хороший» священник, который не знает текста книги Иова и думает, что Бог наказал Иова за то, что тот искал смысл жизни.

Откуда взялся пафос антиклерикализмf в конце фильма — понять можно. Автор сказал, что изначально хотел экранизировать американскую историю о простом фермере, который забронировал бульдозер и разнёс контору горнодобывающей компании, уничтожавшей его городок. Римейк — дело немножко воровское, указывающее на дефицит воображения, но в России большинство кинофильмов — именно переделки ненавистного западного кино. В итоге владелец жалкой бензоколонки живёт в роскошной квартире в сталинской высотке...

В фильме Звягинцева адекватно было бы на место якобы всесильной топливной компании поставить чекиста-олигарха, причём столичного. Все вопросы решаются в центре. Лубянка сочетает в себе худшие черты «Дженерал моторс» и ЦРУ. И вдруг, не исправляя этого (а зачем переснимать? «И так сойдёт! Пипл схавает!»), режиссёр напрочь убирает чекистскую олигархию и на её место водружает церковь. вместо бизнес-центра под опекой Лубянки появляется церковь. С больной головы на больную печёнку!.. Как будто Гундяев роди Путина, а не Путин роди Гундяева! Смотрите, православные, какая церковь плохая! Дом человеческий сносят, дом Божий возводят!

2015 год. Разруха. Храм, вытянувший соки из России. Осиное гнездо. Кадр из фильма Звягинцева.

Кинофильм дело дорогое. В России ещё и жёстко контролируемое Кремлем. Звягинцеву разрешили снять антиклерикальный фильм, ничего более. Кремль не запрещает антиклерикализм — а в России незапрещение уже есть поощрение. А тут ещё и профинансировали. Вот это — интересно, но это не художественное явление, а политическое. Почему Кремль поощряет антиклерикализм, одновременно щедро финансируя клерикалов? Да по той же причине, по которой Кремль поощряет Жириновского, терпит Навального (хотя стирает в порошок настоящих оппозиционеров), прощает долги Лимонову. Лучший способ подавить настоящий протест — профинансировать фальшивый.

Главный герой на Иова абсолютно не годится. Алкоголик, думающий, что он трудяга-работяга. Весь фильм — типичная инфантильная мечта алкоголика о том, что вот на него нападут, убьют, и люди будут идти за гробом и рыдать, что с ним несправедливо обошлись. Списывание всех своих неудач на злых начальников. Конечно, в реальной жизни такая история возможна, обычно, даже много хуже — начальнику приглянулась земля, на которой живёт человек, платить начальник не захотел. Землю через неправедный суд отобрали, человека за сопротивление посадили в тюрьму, а его жену убили.

Что Звягинцев пытается выдать свою историю за универсальную — это прямая ложь. Вспоминается пародия «Фильм! Фильм!! Фильм!!!» где цензура резала концы. Подлинная история — американца, который бульдозером сносит дома обидчиков. Возможна ли она в России? Как некоторая фантастика — да. Как призыв к свободе — очень даже да. То, что Звягинцев предпочёл вместо этого как бы «реалистический» финал — великолепная иллюстрация того, что есть самоцензура и выпускание пара в сторону.

Левиафан как символ государства — абсолютно неуместен и ложен в картине. В

России — не государство, в России — Контора. Чека. Банда. Высокую философию тут разводить неуместно. Это в свободном мире есть смысл говорить о «смерти Бога», роли государства и т.п., а в России подобные разговоры маскируют обычнейшее людоедство, к «смерти Бога» отношения не имеющее. Левиафан Гоббса — настоящий, это государство правовое, демократическое, но все же опасное. Левиафан Звягинцева — надувной, это и не государство вовсе, а шайка, которая мечтает выглядеть государством. В Британии этой шайке соответствует разве что банда вымогателей. Сопоставлять Путина с Тэтчер, Звягинцева с Грибоедовым и Достоевским (было такое!) — как сопоставлять Илью Эренбурга с Ильёй Пророком.

Горячее обсуждение «Левиафана» — а не того, когда и как выводить войска из Украины — показатель ложной направленности российского общества на свои мелкие болячки, а не на зло, которое оно причиняет другим. Пусть даже тебя несправедливо посадили на пятнадцать лет — но украинца твоё государство попросту убило. И голландцев триста человек. И грузин. А ты считал это нормальным и в этом соучаствовал.

Правда (в фильме архиерей коварно противопоставляет правду истине) в том, что все герои фильма, праведные и неправедные, это советские люди, ненавидящие себя и весь мир, радостно едущие в завоёванный Крым и готовящиеся завоевать и разорить все, что удастся. Это не просто премудрые пескари, строящие своё маленькое подлое счастье, это не Иовы, это крохотные Голиафы, очень опасные, потому что их много и у них Бомба.

Фильм можно свести к картинке из провинциальной российской деревни — грязь, разруха, и вот там привезли хоронить мужика, который поехал воевать в Украину и там погиб. Мораль советская утверждает, что виновата разруха, среда заела — вот мужик и рванул стрелять. Да нет, мужик сперва всё у себя разрушил, потом поехал разрушать, где ещё не всё разрушено.

Что до истины, то она в том, что о главном фильм умалчивает — о Лубянке и о войне, которую она ведёт со всем миром. Ишь, на Церковь всё свалили! Интрига вся в том, что обиженный трудяга просит адвоката помочь, адвокат пугает обидчика компроматом с Лубянки, называет имя своего покровителя из Конторы. Обидчик наводит справки и выясняет, видимо (в фильме тут невнятица), что никакого покровителя из Конторы у адвоката нет. Значит, и компромат не страшен — адвоката избивают до полусмерти и отпускают. Самая ирреалистическая сцена — когда обидчик-мэр распекает подчинённых — мол, скоро выборы, а тут такой компромат! Фильм пропагандирует главную путинскую ложь: в России есть выборы! Да нету их, есть имитация выборов — как фильм Звягинцева имитация кино.

Главное российское зло только и обозначено парой фраз — мол, знаком с Человеком из Конторы. Но чекист не выведен на экран — на экране архиерей, чекистская марионетка. Среди номенклатурщиков города никто из ФСБ не показан. То есть, реальная власть отсутствует, ей выдана полная индульгенция. Контора, видимо, благодарна — отсюда и деньги на фильм, и раскрутка фильма за рубежом. Отличное оправдание путинского деспотизма: мол, смотрите, кем приходится править, тут без железной руки не обойтись! Ай бросьте, обойдёмся!

«Левиафан» — ровно из того же кластера, что фельетоны в советском «Крокодиле» с критикой районных начальников, директоров столовых и т.п. «Здоровая критика» — потому что мимо главного. Только при советской власти все понимали, что грош цена этим фельетонам, что «Фитиль» ничего не поджигает, а теперь придумали оправдание — мол, основная масса зла внизу, вот мы его и разоблачаем, а вверху это уже последствия. Так разоблачайте внизу — кто назовёт хоть один фильм, разоблачающий хоть одного, самого преступного гебешника? Да даже о Берии или о Ежове такого кино не сняли! Вот она — главная российская святыня, неприкасаемая ни для кого.

Щедрин придумал гениальный символ российского придворного интеллектуала — вяленую воблу, даже воблушку. За сто лет вобла подросла, стала вяленым левиафаном. Как можно тут чем-то восторгаться или чему-то ужасаться? Бойкотировать надо всю эту лугандонскую «культуру», хранить душевную гигиену — иначе напекут столько имитаций, что вся жизнь уйдёт в их анализе.

Главная ложь фильма — что в России все безнадёжно. Ради этого американский

сюжет о бунте (о котором сам режиссёр говорил как об исходном) изменён на историю о задушении бунта в зародыше. Именно эта ложь сделала фильм популярным у конформистов! И у американца нет шанса на бунт, американец бунтует вопреки безнадёжности! И у русского есть шанс на бунт, а не бунтуем мы по трусости и разобщённости. Но это преодолимо, и надо преодолевать трусость и разобщённости, а не талдычить под руку, что все безнадёжно.

Надежда в России — главное уголовное преступление. Надеяться — с точки зрения бандита — означает «быть политизированным». А на политику имеет право только бандит! Вера и надежда — под вечным судом, потому что подрывают основы власти, которая убеждает, что всё безнадёжно. Убеждает в безнадёжности и Звягинцев. За это власть простит ему всё, как и многим проповедникам безнадёги прощает. А вот единое слово надежды — не прощает.

Между тем, надежда есть, и сдаваться не следует, а особенно не следует проповедовать безнадёжность. Надежда есть в России, как и в Польше, и в Украине, и в Нигерии. Надежда вопреки очевидному, вопреки данному, вопреки реальности, — но не вопреки человеческому.

Даже проповедуя безнадёжность, Звягинцев проповедует плохонько, нравится он может лишь тем, кто жаждет подкрепления своей веры в безнадёжность. Так что речь не о нем лично, а об идее, что все плохо.

Проповедь безнадёжности пытается раствориться в трагизме жизни. По логике безнадёжности, Шекспир и Шопенгауэр, Шаламов и Чехов — мелкие писаки из Конторы Глубокого Бурения, внушающие, что жизнь беспросветна и потому надо верно служить бесконечным Карлам, Генрихам, Николаям и Владимвладимировичам. Но это ложь не только о жизни, но и о Шекспире и прочих. Трагическое не безнадёжно, и «Ромео и Джульетта» — в высшей степени оптимистическое произведение. Об этом есть чудесное эссе Честертона — о надежде глубинной, которая вдохновляет петь «И вздёрнули Билла, а мы пустились в пляс, йо-хо-хо».

Путинизм начинается не со взрывов и убийств, а с проповеди безнадёжности. Уже Гайдар этим грешил. Мол, нельзя победить Лубянку и военных, а потому давайте побеждать интеллигентов, трудяг, пенсионеров. Нельзя отобрать у богатых и раздать бедным, а потому отберём у бедных и раздадим богатым. Что и было исполнено. Теперь Путин внушает Западу, что сопротивление безнадёжно — будут танки и в Киеве, и в Бухаресте, и в Лондоне. Удавий взгляд... А кто посмеет сказать, что это бабушка надвое сказала — тот политикан.

Культура путинизма — это культура безнадёжности. Люди внушают себе и окружающим, что все безнадёжно, будет лишь хуже, вселенная расширяется и российская империя расширяется, так что оставь надежду всяк, к кому мы входим. Конечно, особенно усердствуют в такой проповеди разнообразные предатели — каковых, увы, много. Им нужно растворить своё предательство во всеобщем. Что ж, они пусть усердствуют в предательстве, а мы будем усердствовать в верности и надежде.

Самый характерный аргумент в защиту «Левиафана» привёл депутат московского района — того района, где сгорела библиотека-спецхран. Простой депутат районного уровня открыл главную военную тайну Россию: «Если снять по-настоящему мрачный сложный фильм про засилье в России спецслужб, то его просто никто не будет смотреть».

То есть, в России нельзя снять правдивое кино — следовательно, да здравствует кино лживое. Спасибо за откровенное изложение жизненных принципов конформизма, главной опоры деспотизма.

После такой защиты никакого обвинения не надо.

И далее: «Священник в «Левиафане» не только церковь представляет и совсем не только от лица Русской православной церкви говорит. «Левиафан» — это сращивание всех ветвей, субъектов, агентов власти в одно единое целое, когда и священник, и мэр, и судья, и прокурор, и начальник полиции (а дальше по аналогии мы продолжаем, соответственно, и представитель ФСБ, представитель администрации президента), они все вместе сидят за каким-то огромным столом и совершенно оторваны от остальной России».

Вот на заборе слово из трёх букв. Или даже, лучше, на стене тюремной камеры. Заключённые отрезаны от всего мира. Читать им нечего. Один из них написал это слово, а остальные оживлённо обсуждают. Одни доказывают, что это слово обличает надзирателей, другие — что оно обличает всю российскую действительность. Какой-то скептик-очкарик говорит: «С чего вы это взяли вообще?» Ну как, отвечают ему, ты посмотри, какой наклон у первой буквы? Тут буква «ха» явно символизирует букву «ё»! Нажим видишь, какой? А как подгадано, что солнце освещает это слово справа, а не слева? А у и краткого не точка, а загогулина — о, как смело символизирована надежда на лучшее!

Из чего следует, что духовенство в фильме символизирует всё начальство? Ни из чего. Из чего следует, что фильм — за надежду? А, дороги показаны чистыми… Свет в кадре вот такой-то… Карман у героя оттопыривается — уж наверное в нём фига!

Кстати, «всей России» фильм тоже не символизирует. Во-первых, потому что гебистская диктатура — не «оторвана от всей страны». Она её существенная часть. С КГБ прямо или косвенно связано около половины населения организационно, а психологически — все три четверти. Во-вторых, не стоит противопоставлять Москву и провинцию, — к примеру, Шлосберг в провинции, а не в Москве, а это лучший, как представляется, политик России на 2015 год.

В любом провинциальном городе есть по-настоящему свободные интересные люди. Делать символом «всей России» автомеханика — типичного «совка» — это означает впадать в истерику с одной-единственной целью: всё так плохо, что не надо рыпаться, надо ограничиться вылазками за Навального и подписыванием виртуальных челобитий Путину. Путин в ответ профинансирует очередное кино, толстый журнал…

Не надо бояться, что, мол, государство-левиафан пожрало библиотеку — библиотека эта была создана левиафаном для его служебного пользования, и возглавлял её последние годы «правовед» Юрий Пивоваров, один из ярких представителей дозволенного фрондёрства, которому было позволено даже по телевизору обличать власть — потому что было в этих обличениях что-то поддельное, вяленое, звягинцевское, и не было настоящего, как в речах Ковалёва или Подрабинека. Так что не оставят без пропитания его и его работников! Ну, ездить, возможно, придётся подальше, но это как-то не очень интересно знать, куда именно — всё равно, как и толстые журналы, это было псевдо-культурное заведение, пробирка, а не море или хотя бы лужа. А культура — она не может быть в пробирке.

Цену смерти надо спрашивать у полумёртвых, о рашизме надо судить не по испитым матерщинникам, а по гламурным дельцам. Февраль 2015 года. Феликс Сандалов интервьюирует для рекламной статьи пятерых владельцев мужских парикмахерских премиум-класса в Москве. Выясняется, что владельцы подстраиваются под клиентов — не берут на работу женщин и таджиков. Сексизм и расизм. Что это ксенофобия — отрицают и изобретают новоязный заместитель: «Это просто вопрос репутации». Репутация среди расистов, конечно.

Один из владельцев оборудовал парикмахерскую в стиле «а ля царская империя». В России модно сейчас становится называть Путина просто «царём» — уважительно. Это закономерное продолжение процесса, который начался в 1990-е, когда на место советской эстетики хлынули стилизации под XIX век. Любой кидала воображал себя Саввой Морозовым, взяточник воображал себя графом Витте, а гебешник — Бенкендорфом. Свежая безнравственность маскируется под безнравственность с плесенью и патиной. Называют это украденным с Запада же словцом «реконструкция». Владельцу такой «реконструкционной» парикмахерской и задаётся последний, ударный вопрос интервью:

«Стрелкову посоветовали бы усы подстричь?»

Владелец не в шоке, не требует снять вопрос, и уж подавно не кричит: «В моей парикмахерской этого кровавого палача не будет!» Владелец — Филипп Зейналов — отвечает:

«Стрелкову я бы сказал: «Игорь, тебя всегда ждёт золотая карта в «Усачах» — приходи, если захочешь, мы тебя всегда бесплатно подстрижём». Мы с ним, на самом деле, знакомы уже много лет, и на реконструкциях исторических сражений он всегда был где-то в соседнем полку».

Так что дело вовсе не в том, что плохие архиереи отбирают бизнес у хороших предпринимателей… С такими бизнесменами никаких левиафанов не надо…

Далее