1984: год российского сурка

Андрей Амальрик поразительно угадал: именно 1984 год есть идеальный год, во всяком случае, для России. Год сурка. Именно 1984 год есть год, который старательно восстанавливают десятки миллионов людей. Многие из них этого не сознают, говорят, что им достаточно вернуться в 2002-й, в 2001-й, но именно 1984-й остаётся эталонным годом «советских людей», «ваты», «путиноидов».

Что особенного в 1984 годе?

Если посмотреть на него глазами Леонида Парфёнова — глазами именно 2000-х годов, глазами, страшными своей типичностью — но ничего в этом году особого не было, кроме смерти генсека и потерь в Афганистане.

Вот перечень событий 1984 года в его сериале.

Асисяй/низзя — первый отечественный видеомагнитофон — забастовка шахтёров в Англии — смерть Андропова — Черненко — мода на брейк-данс — в школу стали записывать с 6 лет — перезахоронение Шаляпина — матч Каспарова и Карпова — смерч в Иваново — вьетнамские гастарбайтеры — сниженные цены на иваси почти вдвое — бойкот олимпиады в США — мода на геометрические линии в одежде и на дутые сапоги — план поворота рек — новые «Жигули» — убийство Ганди — открытие Домского собора в Риге после реставрации — чемпионат Европы по футболу — потери в Афганистане — восстановление Молотова в КПСС — фильм «Любовь и голуби».

22 события на 40 минут.

Страшная, безумная дифракция. Не было такого 1984 года! Даже в смысле самого популярного кино — не пропахшие портянками из полиэтилена «Любовь и голуби», а, конечно, «Жестокий романс», пахнущий бархатом из того же полиэтилена. Никого в 1984 году не интересовали Домский собор, забастовка в Англии, вьетнамцы и потери в Афганистане. В фильме утверждается, что падение СССР результат подражания американскому обычаю — погибших не хоронили в Афганистане, а везли в Россию, вот народ и возмутился, если бы хоронили вдали, то «Афганистан был бы покорён». Но это натяжка, недоразумение. Хоть бы 10 тысяч погибло, хоть сотня, хоть бы под окнами хоронили, — всем было всё равно. Самое кошмарное — что и создателям фильма важно, сколько погибло солдат советской империи, а скольких имперская армия убила афганцев — не сказано. Полный национальный аутизм, бессердечие, зацикленность на себе.

Более-менее адекватны и как раз соответствуют духу 1984 года маленькие кукиши в больших карманах: очереди за дефицитом, низзя, старичьё противное в Кремле, рыбный четверг, какая гадость, просим не молотого, а в зёрнах.

Профукали мы коммунизм! Вот было же счастье. Ничего не знали, богачей не было, или они сидели в подполье или по цековских дачам и никому не мозолили глаза, не выпендривались, все были одинаково нищие.

Сегодня в 1984 год хочет вернуться не только деспотизм, но и те, кто «с коррупцией борются». А что означает «победить коррупцию»? Чтобы богачи не мозолили глаза, чтобы начальство жрало икру не на наших глазах, чтобы все были одинаково нищие.

Кстати, в смысле борьбы с коррупцией как раз 1984 год совершенно великолепен, только в фильме об этом ни гу-гу — он ведь завершился самоубийством Щёлокова, которого чекисты сделали главным коррупционером. Вот бы Путин довёл до самоубийства кого-нибудь из своих министров, сколько бы благодарной радости он получил бы взамен!

А война — она и так уже есть. Была война в Афганистане, вполне себе гибридная (Кармаль не лучше Гиркина), стала война в Украине. Точнее, в 1984-м году Россия вела десятки больших и малых военно-террористических гибридных войн по всему миру, и сегодня она делает то же.

На самом деле, и в 1984, и в 2017, и во все годы промежуточные, Россия вела войну с одним-единственным противником — США. Украина и Афганистан лишь щупальца американского империализма. Они в нас — в нашей Англии, в нашей Германии, в нашей Европе — свои ракеты размещают, ишь! В общем, читайте Орвелла.

1984 год эталонный, поскольку в этом году в России всё было имитацией. Точнее, сама страна была имитацией Россией. Чучелом. Все имитировали миролюбивых людей — и все в той или иной степени работали на «оборонку», то есть, на войну. Вплоть до «творческой интеллигенции», развлекавшей фронтовиков. Больше всего платили тем, кто развлекал «бойцов невидимого фронта».

1984 год был, конечно, годом образцовой халтуры. Халтура есть имитация труда. Наши микрокалькуляторы самые большие в мире. Они делают вид, что платят нам зарплату, мы делаем вид, что работает. Здесь была одна загвоздка: халтурное добро это зло, а халтурное зло всё-таки не добро, а зло. От скверной актёрской игры никто не умирает, а плохо одетые, недисциплинированные солдаты всё-таки убивают. Россия халтурно убивала и продолжает это делать. В XXI веке Россия стала единственной страной, успешно ведущей завоевания, хотя её армия скверная. Скверная, халтурная, но — убивает.

В 1984 году так же, как и во все прочие, не было правового государства. Какие-то суды были, но право соблюдалось в очень узком диапазоне, когда муж с женой делил зубные щётки. Шаг вправо, шаг влево — начиналась жизнь «по понятиям». Все всё «понимали». Как у Орвелла: «это не было преступлением, но за это давали пять лет».

Имитацией была культурная жизнь. Уже начинался процесс смены марксизма на православизм, сращивания дореволюционного мифа с ленинистко-чекистским мифом — свидетельство тому тот же перенос праха Шаляпина. Церковные иерархи кушали красную икру в Кремле, а проповедники Христа… Отец Глеб Якунин отбывал ссылку, отца Александра Меня именно в 1984 году непрерывно таскали на допросы в КГБ, посадили за экуменизм Сандру Ригу, за библейский кружок Елену Санникову.

Не имитацией были разве что безопасность, предсказуемость, гарантированный человекоминимум. Другое дело, что они были совершенно казарменного характера. Крысиная безопасность, тараканья предсказуемость, гарантированность гадюшника. Настоящее, подлинное равнодушие к тем, кто рядом с тобой, в твоей же стране умирает от нищеты и болезней, хотя — если не тратиться на войну, если жить по закону, а не по понятиям — мог бы жить долго и счастливо.

1984 год был, как и все прочие, годом дефицита. Много чего не было и ещё больше было, но было в дефиците. Вечная агония, вот что такое дефицит. Как выразилась Евфросиния Керсновская, жить не дадут, но и умереть не позволят. Экономические объяснения неверны. Дефицит не был обязателен, он сам был искусственным — хотя не всегда сознательным продуктом. Дефицитарность психики, жизнь в нужде не результат плохого хозяйствования, а результат дьявольского расчёта. Например, страшный дефицит еды рубежа 1991 и 1992 год был абсолютно искусственным и прошёл сразу после повышения цен (не говоря уже о нетронутом стратегическом запасе продовольствия). Ещё более наглядный пример — добровольно наложенные на себя санкции после вторжения в Украину. Отказ закупать на Западе продовольствие. Борьба с бизнесом, особенно с мелким. Идеал — 1984 год, когда не было никакой уличной торговли, кроме ларьков с мороженым и газетами. Дефицитарность, нехватка — это способ власти. Чтобы все были подконтрольны, согнать всех в один барак, а чтобы не могли друг с другом договориться, держать в состоянии вечного поиска еды и воды. Не всегда для себя, кстати — в России 2017 года искусственный дефицит здравоохранения, к примеру, и тысячи людей вместо политики собирают деньги на оплату лечения людей — хотя уже дважды и трижды отдали на это деньги государству. Ну, на бумаге всё оформлено иначе, конечно, это же 1984 год, где бумага заменяет воздух.

Одну деталь Орвелл предвидеть не мог. Он много пишет о различии «пролов» и того, что в тоталитарном обществе составляет средний класс — посредник разного вида. В основном, это цензоры, посредники между мозгом и реальностью, силовики — посредники между телом и реальностью, и, наконец, «придурки» — поставленные раздавать пайку. В 1984 году это были красные директора, в 2017 разнообразные олигархи, но они одинаково выполняют не функцию менеджмента, а функцию раздачи (и кражи, конечно, крадут в утопии все).

Главный герой Орвелла именно цензор средней руки. Пропагандист. Но кто-то должен работать — это Орвелл даже не обсуждал. Но в реальности это вовсе не обязательно! Можно продавать нефть. Можно просто шантажировать окружающих ядерным оружием. А тут ещё подоспела очередная промышленная революция, информационная цивилизация — и дяди Васи с тётями Манями из пролов превратились во всевозможных клерков. Общество круговой цензуры, где каждый другому надзиратель. Соответственно, практически исчез слой, свободный от надзирательства.

1984 год идеален ещё в одном отношении. Это был мирной и спокойной передачи власти. Один умер, второй был избран на его место. Между тем, момент между смертью одного диктатора и воцарением следующего — единственный проблемный момент в реализованной утопии. Это с точки зрения живущего в утопии. С точки зрения историка, 1984 год примечателен, поскольку показывает роль личности в истории утопии. Нету такой роли! Не играет личность — Андропов, Горбачёв, Ельцин, Путин — никакой роли. Можно их убрать, заменить полутрупом Черненко, и всё равно ничего не изменится, даже как-то стабильнее выглядит.

Так открывается большая и печальная военная тайна: российский деспотизм-империализм не сверху, а снизу. Точнее, это автоколебательная система, в которой рабство и милитаризм эхом отражаются от Москвы до самых до окраин. В этом его сила — у деспотизма незаменимых нет. Умрёт один подонок, его роль исполнят миллионы таких же. Миллионы подонков просмотрят зарождение ростков свободы — им сверху напомнят, что пора косить траву в сортире.

Роман Орвелла объясняет, между прочим, бредовую, идиотическую манию к перестройке как «мы весь, мы старый мир разрушим». Многие помнят, что в романе есть «новояз», «минилюб» и прочие языковые вкусности, создающие мир иллюзорный, мир пропагандистских пузырей, мир, в котором нельзя быть уверенным даже в том, есть ли перед твоим домом двор, на котором тысячелетье, или тебе привиделся и двор, и дом. Этому противостоит — что не всеми прочитывается — не столько любовь, сколько стеклянный шар с кусочком коралла, старинная гравюра, древняя авторучка, в общем — предметы. Не чувства. Чувства нуждаются в реальности, деспотизм потому и уничтожает реальность, что он хочет уничтожить чувства и сделать себя единственным источником чувств для человека.

Это наркотическое бытие, и оно в современной России вполне реализовано. Наркотик — это далеко не только телевизор. Это серые безжизненные пространства вокруг, это параноидальное сочетание гламура с грязью. Это антиреальный мир, в котором желание реальности — главное преступление.

Конечно, главной угрозой для этого мира является любовь. Лицо любимой — это реальность, и гебня прилагает все усилия, чтобы человек признал реальностью её крысиную морду, каковую время от времени и показывает.

Что же до любви, то главная ложь фильма, конечно, через умолчание. В реальном 1984 году был не только Уинстон — существо изначально изувеченное, готовое предать — абсолютный аналог Ивана Денисовича, только талантливее изображённый, конечно.  Конечно, таких были легионы. Но как у романа «1984 год» главным источником надежды был автор романа, находящийся вне кошмара, так в России 1984 года были люди, которые любили, хотя их лицо кусали гебешные крысы. Это были диссиденты. Совершенно замечательно написал об этом Сергей Григорьянц, разоблачая гебешную ложь о том, что диссиденты были кучкой подвыпившей демшизы:

«Важнейшая особенность демократического движения… — это любовь. Передать, как все эти люди, объединённые отчаянным противостоянием и ожиданием близкой гибели, любили друг друга, невозможно никакими словами. Царила атмосфера не просто взаимопомощи, поддержки друг друга во всём, но именно струящаяся атмосфера любви. … Не могу забыть, как осенью 1982 года отмечали день рождения Софьи Васильевны Каллистратовой. … В в комнату вошла опоздавшая Елена Георгиевна, держа на вытянутых руках только что испечённый ею пирог для новорожденной. Кто-то спросил: — А с чем пирог-то, Люсенька? — С любовью, — ответила Елена Георгиевна. И это были не слова, а самая суть того, что все чувствовали».

Понятно, почему в 1984 году Елене Георгиевне Боннэр дали 5 лет ссылки? За любовь! Понятно, почему в 1984 году голодал Сахаров, почему в 1984 году убили отца Ежи Попелюшко, почему в 1984 году в тюрьме погибли украинские правозащитники Валерий Марченко, Юрий Литвин и Алексей Тихий, почему в 6 раз отправили в тюрьму Мустафу Джемилева (которого и в 2017-м с удовольствием бы туда отправили, да руки коротки — отправили его сына), а ещё посадили Павла Везикова, Владимира Пореша, Энно Тарто, Алексея Кузнецова?

Обо всём этом — ни слова, ни кадрика у Парфёнова и у других обитателей вечного 1984 года. Заметим — это всё делалось при Черненко, Андропов умер в начале года. Система отлично делает зло и без понукания сверху.

А всё-таки — главное в реальном 1984-м году было, что Системой не исчерпывалось бытие. Кафкианский замок кровавой гебни высился и высится посреди нормального мира. Кто победит? Точнее, может ли победить нормальный мир? А ему не нужно побеждать, он есть, а гебешный 1984-й год — это пустота, раковая опухоль, пытающаяся завладеть человечеством и не понимающая, что в результате она же сама и исчезнет. Что с онкологией милитаризма делать? Ну, раковых больных не убивают — отвечать гильотинированием, милитаризмом на милитаризм означает просто становиться его частью. Тут таблеточки, там химиотерапия, в общем — дела добра, лучи любви. Да не в том любовь, чтобы раковые клетки холить и лелеять, а в том, чтобы не жить раком, не ходить раком, а жить и быть человеком — и в 1984 году, и в 2017-м. Что намного труднее, чем хотелось бы, но намного легче, чем кажется и чем нам нашёптывают и кричат из длящегося 1984 года.