Предательство

Предательство есть разновидность агрессии. Более того, предательство — зародыш агрессии, одна из самых первых стадий агрессии. Предательство — очень подлая агрессия, потому что это манипуляция людьми, благодаря которой сам предатель имеет больше шансов выжить, чем тот, кого он предал, и тот, кто осуществляет собственно физическую агрессию.

Предательство агрессивно — не тем, что предаёт, а тем, что оправдывается. Попробуйте сказать предателю, что он предатель — он назовёт вас хамом. Деликатнее надо выражаться. В доме палача о повешенных говорить — хамство. Евангелие очень хамская книга — там Иуда по имени назван и предателем назван. В крайнем случае, предатель скажет, что совершил ошибку. Иуда тоже, конечно, оправдывал себя тем, что ошибся — принял Иисуса за Мессию. Предательство — исправление ошибки.

Предательство часто оправдывает себя трусостью. Так ведь всякая агрессия результат трусости, так что это не оправдание, напротив — признание. Чего боялись богословы и правители, решившие устранить Иисуса? Разного. Богословы боялись за Бога — как же, Иисус кощунствует, значит, Богу плохо. Правители боялись за управляемых — не будем циниками, не за себя, а именно за управляемых. Они боялись, что равновесие в обществе нарушится и будет бойня.

Совершенно оправданная боязнь — равновесие было хрупким, оно и нарушилось спустя треть века, и была бойня. Но надо было не бояться, а укреплять равновесие. Если пытаться уравновесить чашки весов, на которых лежат два куска сыра, отколупывая понемножку, то в конце концов на чашках останется пара крошек, а равновесия не добьёмся. Надо добавлять сыру! Смерть и рабство не укрепляют, а ослабляют гармонию и равновесие — точнее, то, что кажется равновесием в сравнении с войной. Равновесие при помощи Голгофы не предотвращает войну, а ведёт к войне.

Предательство использует свойства, которые есть в человеке как в биологическом существе. Собственно, трусость есть разновидность реакции избегания, которая помогает животным выжить. Нападают — не ответить, а притвориться мёртвым. Падаль не едят. Преследуют — убежать, а не ввязываться в драку. Человек попал в автоаварию — и убегает с места происшествия, убегает или уезжает. Похоже на трусость и предательство, но очень часто это именно реакция избегания взяла верх над человеческим в человеке — над разумностью (потому что избегание у человека обычно иррационально и опасно), над добротой, над совестливостью.

Очень часто, впрочем, чтобы не предать надо именно убежать — что и заявлено в первом стихе первого псалма. «Блаженна жена, иже убежа». Не идти на совет нечестивых — о, если бы это соблюдали, не было бы кошмара советской власти! Простой пример из сегодняшней реальности. Советская власть сегодня борется с кощунствами против Бога. В новосибирском театре вдруг напали на оперу, где актёр с крестом. В министерстве культуры всерьёз обсуждают — нет, не тех, кто напал на театр с идиотским, вздорным, бессмысленным обвинением, а обсуждают оперу. Что ж, всё логично — ведь министр культуры прославился своей антикультурностью, он плоть от плоти диктатуры Конторы, в сравнении с которой диктатура Сталина кажется стройной логичной структурой.

И что же говорят директора театров, которых пригласили на это совещание и они пришли? Вот Константин Райкин, приличный актёр и отличный бизнесмен, сделавший свой театр, объясняет, почему он промолчал на совете:

«Я не видел этого спектакля, и не привык говорить о том, чего не видел».

Остроумно! Но подло. Во-первых, съезди и посмотри, коли такой щепетильный. Во-вторых, не приходи, если такие принципы. В-третьих и главных, свободу слова нужно защищать как принцип, а не с оговоркой: «Свобода слова распространяется лишь на те слова, которые я прочёл и счёл достойными свободы».

«Меня никто не заставлял приходить на это обсуждение. Меня просто пригласил министр культуры», — сказал Константин Райкин. А не стыдно быть тем, кого подлец приглашает на праздник подлости? А не получает ли, случайно, театр Райкина дотации от министерства культура? А может, получал в прошлом или рассчитывает получить в будущем? А не боится ли Райкин, что, если не придёт, то его театр закроют?

Почему-то именно российские жители часто недооценивают корыстолюбие Иуды. Ну что такое тридцать серебреников — зарплата водопроводчика за полгода... Так проявляется жизнь в диктатуре, где деньги — ничто в сравнении с властью. В Америке миллионер спокойно уносит из ресторана пиццу, которую не доел, потому что для него пять долларов — это деньги, а не мусор. У него-то нет никакой власти, кроме денег.

Предательство в современном русском языке, видимо, точнее передавать как «подстава». Не просто «передал», а «передал вместо себя». Не только жадность, но страх смерти вдохновляет предателя — это и называется трусостью. «Если я откажусь, эти психи распнут меня», — вполне вероятно, именно так рассуждал Иуды. Человек очень редко делает что-то по одной причине, корневая система любого, даже маленького поступка, достаёт до глубин души. Распутывать эти корни надо, лишать их подпитки надо, а прежде всего — надо рубануть по этому корню лопатой совести : «Не убий! Не предай на убийство!» Предай на смерть себя, но защити другого!!!» И не бойся, дурашка, не распнут тебя, во всяком случае, шансы не так высоки, как тебе грозят и как тебе кажется. Распятие — его ещё заслужить надо...

* * *

Предательство есть оборотная сторона преданности, которая — свойство не всего человека, а лишь самой «низовой» его ипостаси. Человек как голова — как царь, пророк, священник — не может предать. Предательство есть измена цели. Если начальник изменяет цель — это не предательство, это его воля. Предаёт человек как работник, как тот, кто следует цели — неважно, поставлена эта цель им самим или принята им от другого. Учитель, который меняет задание ученику, не предаёт ученика. Когда же учитель бьёт ученика, он предаёт его — но не как учитель, не как тот, кто ведёт, а как тот, кто перестал быть учителем. Царь, который посылает на бой своего подданного, предаёт себя как царя — настоящий царь пойдёт на бой сам, причём безоружный. Потому что настоящий царь может быть только один, это — Небесный Царь.

Человек может предать себя по-разному. Пророк может изречь ложное пророчество — предательство. Солдат может притвориться пророком (добросовестно или сознательно, неважно — всё равно это предательство своего солдатского призвания). Это предательство себя — но это и предательство ближнего. Никто не рождён для жизни в одиночестве. Царь и пророк, посредник и судья, крестьянин и инженер, — все это служение другому и другим, а не самому себе.

Характерные (и негодные) оправдания предательства: мол, предателей обличают те, кто из-за своей порядочности не сделал карьеры. Они завидуют. Вельгус дал подписку — и поехал учиться зарубеж, а другие не дали — не поехали и не сделали карьеру. Психологически это вероятно, только одна беда: забывают про презумпцию невиновности. Да и психологически: зависть не первична, первичен карьеризм. Это оправдание предательство придумано именно теми, кто считает карьеру всеобщей мечтой. Да нет, господа иуды, это для вас карьера — предел мечтаний, для других людей бывают другие ценности.

Предатель оправдывает себя тем, что он обязался доносить, но ни на кого конкретно не донёс. Уважительное обстоятельство. Многие честные люди тоже не понимают, в чём гнусность — и опасность — предательства. Сообщение информации само по себе — самая поверхностная его часть. Душевно же опаснее всего вступление в мир, где тьма претендует быть источником света. С точки зрения тайной полиции, «тьма во свете светит». Тайна делает возможным явь. Явь без тайны, без подпольной интриги, без паролей — мираж. Чемодан без двойного дна — решето.

Предатель, который не предал никого конкретно, предал основу существования мира: «Да будет свет». Душевно это проявляется в изломанности, в недоверии к окружающим — ведь предатель знает, что ему нельзя доверять. Даже если тайная полиция не будет приказывать предателю сделать то-то, назначить того-то на такой-то пост, предатель сам будет принимать решения, выгодные для тайной полиции и опасные для нормальных людей. Возможно даже, он будет поступать так невольно, создавая фон, на котором его предательство будет смотреться естественно.

Предательство противостоит преданности. Преданный человек вовсе не обязательно должен жертвовать собою. Кстати, и не всякое самопожертвование вдохновляется преданностью, многие — любовью (Христос). Преданность есть не действие, а особое отношение к миру, к себе, к тому, кому ты предан. Тут предательство и пытается произвести подмену: мол, ты бумажку подпиши, а отношение к миру оставляй себе, какое хочешь... Потому и просит оно подписи, что знает: невозможно, подписав, остаться в прежних отношениях с тем, чему ты был предан. Даже прощение тут бессильна — только Бог может сделать предательство небывшим. При условии, что предатель не будет сам себя оправдывать.

* * *

Когда человек садится на чужое место это не так опасно, как навешивание на своё место чужой этикетки. Первое — самозванчество, губительное прежде всего для самозванца, второе — ложь, губительная для многих. Если крестьянин выдаст себя за царя, он предаёт лишь самого себя. Никого он обмануть не может, кроме тех, кто рад обманываться, кто сам самозванец, только калибром поменьше.

Безопаснее не залезать на царский трон, а заявить, что свой шесток — это и есть царский трон. Когда учитель, к примеру, выдаёт себя за отца родного — или, что чаще, за мать родную, а школу за семью. Когда священник или катехизатор выдаёт себя за епископа — или, говоря светским языком, когда посол выдаёт себя за того, кто его послал. Да вся советская жизнь держалась на этом — ноги стали выдавать себя за голову. Ноги могут советовать, но не могут приказывать.

«Вся власть советам» — всё равно что «вся власть ногам». В результате советская власть ни секунды не была властью советов, она выжила только потому, что к власти пришли новые цари (между прочим, не самозванцы). Советская власть погибла не в 1991-м году, а 26 октября 1917 года, когда к власти пришёл Ленин. «Советскость» прикрывала самодержавие похлеще романовского.

Человек может предать, мешая другим занимать их законное место. Собственно, появление самодержавия — предательство державности, которая есть в каждом человеке. Царская власть плоха не тем, что есть царь, а тем, что царь всего лишь один. Дело не только в том, что в каждом есть немножечко от царя (хотя бы в качестве главы семьи — не случайно даже крепостных рабов во время благословения брака украшали царскими венцами, в семье муж и жена — царь и царица). Дело в том, что царь — не тот, кто повелевает всем обществом, а тот, кто повелевает определённой частью общественной (или личной, как браке) жизнью. Демократия не упраздняет монархию, а увеличивает число монархов, делая их сменными, делая их более могущественными в отдельных сферах.