Я не просто не доверяю государственным деятелям и чиновникам, включая военных. Я исповедую принцип их виновности. Они должны мне доказывать, что говорят правду и не грешат. Ежедневно, ежечасно. К военным — «силовикам» — это относится вдвойне, потому что им разрешено убивать. К тайным политическим полицейским — «безопасникам» — это относится втройне, потому что им разрешено и убивать, и лгать. Военные такой привилегии не имеют, им разрешено только засекречивать информацию.
Если государство — жертва агрессии, это не отменяет недоверие к государству. Даже наоборот, недоверие должно возрастать, потому что жертва агрессии склонна считать своё положение жертвы индульгенцией. Точнее, жертва агрессии — никогда не государство, это частное лицо. Но жертва агрессии ослабляет свой контроль над государством, добровольно понижает порог чувствительности. На войне все средства хороши! После победы разберёмся...
Главный яд — не секретность, а избирательность, дозирование информации. О враге — сколько угодно, правды и вранья. О себе — только хорошее.
Самая страшная правда, между тем, что государство государству глаз не выклюет. Когда потребуют государственные расчёты, забудут все клятвы и обещания.
Даже в демократическом государстве чиновник — включая военного, особенно военного — думает прежде всего не об идеалах и обещаниях, а о карьере и пенсии. Ради них чиновник предаст и солжёт, схалтурит и схомячит. Ради них, не ради идеалов. Предаст, несмотря ни на писаные, ни на неписаные обязательства. Бывают исключения? Конечно! Но, чтобы исключения были, должна быть та самая презумпция виновности государства.
