Один православный — из воробьевцев, это такая секта в МП, центр в храме Николы в Кузнецах, другое название «свято-тихоновцы», интеллектуальные такие правые, средний класс России во всей его стерильной красоте — спросил меня, за что я гаврошил в августе 1991. Спросил во время вторжения в Украину, в августе 2022 года.
Помнится, в начале вторжения один историк, специализирующийся на испанском католичестве раннего средневековья, вопросил в своём ФБ, почему все интересуются его отношением к происходящему, почему нельзя просто работать. Вопрос из той же серии — чего суетиться, надо просто делать своё дело, не мельтешить, не лезть, куда не просят и где бесполезно.
И тут я задумался. Есть ответ, но его традиционная словесная формулировка меня перестала удовлетворять. «Достоинство человека». Мне не нравится слово «достоинство», потому оно пахнет феодально-капиталистическим отношением к человеку. У человека есть «ценность» («монета достоинством в 10 копеек»), он ценен тем, что может быть «ответственным». Правда, в персонализме Маритэна и Бердяева это затушёвано тем, что «достоинство» у всех одно и то же. Тем не менее, термин всё равно из словаря утилитаризма.
Я бы предложил вместо «достоинства» — «человечность». Человечность утрачивается не только, когда человек лжёт, убивает и вообще пакостит, становясь хуже обезьяны, недотыкомкой. Человечность утрачивается, когда человек не осуществляет присущего ему по человечеству.
Обезьяне по обезьянству не присуще говорить о политике, об альфа-самцах, о вечности, а человеку по его человечности — присуще. Ослу по его ослиности нормально крутить жернов, возить тяжести и молчать, а человеку это ненормально. Человеку нормально выскакивать из себя, человеку нормально бить через край — да не кулаками бить, а фонтанировать. Общаться, коммуницировать. Чем ужасен тоталитаризм. В детсаду тебя научили молчать об одном, в школе тебя научили молчать о третьем, и годам к сорока налицо премудрый пескарь, который пишет о свободе слова, а сам нем как рыба. Воспевает тех, кто говорил, а сам помалкивает.
Кстати, хорошая характеристика нео-совка: он стерилен. Во всех смыслах. Он и не размножается, вместо пениса у него пристегивающийся стальной фаллос (именно это образуют атомные бомбы, танки и прочие бэтээры). Эта стерильность была воспета как идеал в «Семнадцати мгновениях весны»: эсесовцы-гестаповцы все такие чистенькие, гладенькие… характеры нордические, стойкие. И религия у них такая же, стерильная. Всё чистенько, всё красивенько, прямо румяное яблочко из книжки какого-нибудь дореволюционного певца православных традиций. А понюхаешь яблоко — не пахнет. Тю, да оно ж восковое!…
Ах, опять я такой злой, такой злой! Ну, лучше живая злость, чем восковая доброта. А хотите живой доброты — приходите на литургию. Не обязательно ко мне, хотя бы и к Воробьёву или Гундяеву. В общем, куда ближе. С исповедью, проповедью — тут не скажу, не скажу… И на камнях растут деревья…