Екатерина Коростиченко, исследовательница движения свободомыслящих в Германии, сказала, что свободомыслие важнее даже свободолюбия. Предмет своего исследования любить надо, но всё же свободомыслие вторично по отношению к свободолюбию и без него тухнет. «Свободомыслие» вообще «масло масляное». Либо мысль свободна, либо это не мысль. Мне часто говорили «вы оригинально мыслите», «вы радикально мыслите». Но невозможно мыслить не радикально, не оригинально.
Грамматически «свободомыслие» и «свободолюбие» схожи. Исторически, однако, свободомыслие — это не мышление о свободе, а свободное мышление. Свободолюбие же — любовь к свободе. Многие «свободомыслящие» не любили свободу и не участвовали в борьбе за свободу. Сегодня мы не найдём «свободомыслящих» — гуманистов-атеистов, антиклерикалов — в первых рядах борцов за свободу. Зато появилась смешная претензия гуманизма и свободомыслия на монополию, зеркально воспроизводящая претензии религии на монополию. Мол, гуманист не может быть верующим.
Это смешная претензия, потому что она не подкреплена инквизицией — претензии «религиозников» не были смешны настолько, насколько сопровождались инквизицией. Когда не сопровождались — тоже были смешны, например, смешны неофитские высокомерные поучения Честертона.
Конечно, Эразм Роттердамский, да и Г-н Иисус Христос тоже не подымались на баррикады. Но одно дело свободолюбие книжников, интеллектуалов, университетских преподавателей, и другое дело свободолюбие свободных радикалов. Свободолюбие внутри университетской автономии — автономия не есть свобода, заметим, и свободолюбие внутри рабства или нищеты. Нищета есть ведь тоже разновидность рабства: «в мире есть царь, этот царь беспощаден, голод прозванье ему».
Блаженны лишённые горизонтальной свободы, ибо их есть свобода вертикальная.
Свободолюбие разлито в мире как воздух. Свободомыслие пока ещё даже не начиналось толком. Можно любить свободу в одиночке, но свободно мыслить — требует диалога со всеми людьми. Мышление есть диалогический процесс, и в этом смысле свободное мышление всегда будет ущербным, потому что миллиарды людей уже умерли и недоступны для диалога. В одиночестве можно мыслить незашоренно, но отсутствие несвободы и свобода — понятия лишь частично перекрывающиеся. Мыслящий человек не может не мучиться постоянно от неполноты свободы внутри себя и вне себя, потому что свобода есть не только отсутствие ограничений, но и полнота информации и контактов.
Свобода и любовь несут в себе сознание своей абсолютности, которая никогда не может быть реализованы до точки. Любовь к свободе и любовь к любви есть часть любви к людям. Они превращаются в липкую труху, если становятся любовью к понятиям.