О сомнениях в вере говорят легко. Это, скорее, хорошо, помогает вере.
Очень неохотно люди говорят о сомнениях в любви. Точнее, вообще не говорят. Высказать сексуальные фантазии легче, чем самому себе признаться, что ты сомневаешься в том, любят ли тебя. Возможно, потому что это сомнение не в чужой любви, а в своей. Любой безответной не бывает. Сомнения в чужой любви суть проекция на другого сомнений в себе.
«Анна Каренина» сперва называлась «Два брака». В романе фигурирует два десятка супружеских пар, но речь идет о браках Левина и Карениной. Роман весь наполнен парами, отражениями, параллелями, которые описывают главную пару, и это именно Левин и Каренина. Их истории — одна история, только в двух разных гендерных вариантах и с разным исходом.
Ключевой дублет находится в середине романа, в пятой части. Левин перед венчанием врывается к невесте с невероятным: «Ты не могла согласиться выйти за меня замуж. Ты подумай. Ты ошиблась. Ты подумай хорошенько. Ты не можешь любить меня…». Через сотню страниц Каренина после приезда в Петербург и кошмара встречи с сыном впервые сомневается: «И вдруг ей пришла странная мысль: что если он разлюбил ее?»
Левин побеждает сомнения венчанием, Каренина, напротив, постепенно развенчивает самое себя.
О сходстве Анны и Кити я уже поминал: они обе вступают во «второй» брак, первый контакт был ошибкой. Это довольно принципиально. Им есть, с чем расставаться, они травмированы. Левин, между прочим, ничуть не травмирован, хотя скольких баб попортил... Но интереснее сходство Левина и Карениной, оно более фундаментальное, в том числе — они оба галлюцинируют. Оба неверно, глубоко ошибочно понимают окружающих. В Анне это сразу поражает, начиная со скачек. В Левине кажется нормальным, потому что там мотивировка привычная — ревность. Но общий знаменатель один: озлобленность. Подозрительность. Недоверие, скепсис, активный скепсис, переходящий в презумпцию виновности окружающих... Не цинизм, хуже. Ресентимент. Очень плохое качество? Но Каренина и Левин ошибаются, да, но сами они не лгут. А вот окружающие дышат ложью даже тогда, когда искренни. Вот что ужасало Толстого, да и в Евангелии именно всеобщая личная лживость — главная несправедливость, а не социальный вопрос и не лживые политика, нация, религия.
Повторю: Толстой так же закончил, как Анна. Ушел от «земли». В романе все, кроме Левина и Анны, стоят terre-à-terre (оборот употреблен в романе дважды), прочно стоят на земле, а Левин пытается, но не может.
И еще одно. Семантика поезда устойчиво оценивается как негативная. Толстой оказывается одним из тех отсталых бедолаг, которые боялись техники, дыма, искр. Много их было, да и сейчас сколько людей, которые даже излучений от телефонов боятся. Но если присмотреться, в романе железная дорога имеет глубоко позитивное значение. Анна абсолютно права, когда ей представлялось «значительным» происходившее именно на железной дороге. Вечно забывают, что Толстой был артиллерист, для него железо, дым, огонь, искры были абсолютно естественной средой. Он, когда из дому ушел, с «земли», то ведь намеревался снять половину избы, а потом не выдержал и сел на поезд — даже не определившись точно, куда он хочет, на Кавказ, в Болгарию, в Грецию. Он хотел на железную дорогу. В каком-то смысле это было повторение поступка Анны. Но было ли самоубийство Анны самоубийством... Железная дорога вырывает из жизни лживой, фальшивой, она путь, а не болото.
