«Военные преступления» — «горячий лёд». Конечно, сама идея выделить какие-то военные события в качестве преступлений — великая идея. Это одно из достижений пацифизма. Достижения, восходящее к идее справедливой — «правильной», в том числе — войны. Война должна вестись такими средствами, которые... В течение тысячи лет, начиная с идеи отказа от войны по воскресеньям (воевали бароны между собой), особенно начиная с «иренистов» XVI века идея «военных преступлений» постепенно расширялась.
Тем не менее, у этой идеи есть базовая слабость. Она заключается в принятии теории «справедливой войны». Между тем, уже даже и Папа Римский заявил, что эта концепция должна быть отправлена в архив (чем вызвал возмущение многих католиков).
Идея «военных преступлений» плоха не тем, что она непоследовательна и постоянно граничит с двойным стандартом. За одни и те же действия победители не отвечают, а побеждённые отвечают.
Идея военных преступлений плоха тем, что внушает иллюзию, будто есть какие-то убийства и действия, которые не преступления и не убийства, а военные подвиги. Просто война, справедливая, упорядоченная.
Это своеобразный подвид расизма. Люди разделяются на военных и на штатских. Военный может убить военного.
При этом статус «военного» не вполне раса. Это не что-то врождённое, это статус, который человеку присваивается вместе с формой. Партизан — не военный, партизан плохо, партизана не расстреливают, а вешают. Если это чужой партизан. Если свой партизан — он герой, Денис Давыдов. «Военскость» оказывается формой, которая даруется и отбирается. Вот 19-летний человек «военный», может убивать, хотя строго тех, кого прикажут. Вот он же уволен из армии, и, если убьёт, он преступник.
Кроме того, есть маленькая техническая деталь: нет и в принципе не может быть такого оружия, которое прицельно убивает лишь подлежащих убиению. Не отклоняется от курса, не взрывается преждевременно. Как решают это военные? Просто объявляют какой-то процент «усушки и утруски» нормальным, пишут соответствующую бумагу, чтобы потом предъявить её журналистам или судьям. Это действует, ведь у журналистов и судей нет ружей, а у военных есть, их бумага и сильнее.
Кроме того, есть ещё одна маленькая незадача. В течение 20 лет на многочисленные военные преступления Кремля закрывали глаза. Они и творились слишком далеко — на Кавказе, в Сирии, в Африке — и были выгодны, потому что Кремль оказывался союзником в борьбе с призраком исламской угрозы. Кроме того, закрывать глаза на военные преступления Кремля побуждал и расизм другого рода: русские особая раса, дикая, необузданная, им нужна железная рука. Это закрытие глаз — военное преступление? Политическое? Нравственное? Преступление или ошибка? Это не преступление и не ошибка, это хуже: это грех.
