Трофоморфизм, безусловно, занимает девять десятых рынка самоописания. Как планктон в океане по общей массе намного больше китов. Человек не может просто поесть, человек вкладывает в еду смысл: когда, что, с кем, да как сесть (или стоять, а то и возлечь), сколько... Обычно бессознательно, но тем важнее для самосознания. Другое дело, что написать связную историю использования еды как знака, метафоры, символы: вся древняя часть утрачена. Когда 10-15 тысяч лет назад обнаруживаются остатки трапез, это уже довольно разнообразная и устойчивая система знаков, в которой выделены еда как жертвоприношение и еда как установление иерархии.
Тем не менее, трофоморфизм, отождествляющий человека с едой, а еду — с человеком, ещё не является формой общения. Он слишком пассивен и слишком поэтичен. Это младенчество общения, это даже не монолог, а пассивное оглядывания ближайшей части космоса — той, которую выпивают и съедают.
Первый подлинный тип коммуникации — объектоморфизм. Определение себя через сравнение с неодушевлёнными предметами, на одном конце шкалы, и отождествление космоса с исполинским человеком, на другом конце.
Эти сравнения вшиты в язык так, что не вполне осознаются. Мало кто помнит, что «пальцы» и «палки» слова однокоренные. Иногда близость бьёт в глаза, а язык приглушает, и «грудь» с «грудой» не ассоциируется.
Тем интереснее такой объектоморфизм: он очень архаичен. Язык уже ушёл далеко вперёд, но когда-то именно это был передний край самопознания. Как у ребёнка, который начинает не с плюшевых зверушек, а с погремушек, колечек, палочек. Простейшие объёмы. Человек, словно вынырнув из комы, оглядывает себя и видит горы: грудь, плечи — нечто просторное, от того же корня платья и плато, скалу/скулу. Особняком стоит холмик лба (и лобка). Есть и долина, даже две долины — ладони (первоначально были «долони», потом слоге поменялись местами). Нос, губа, бедро — это всё разные вздутия, выступы.
Самое значимое, конечно, голова (сердце — просто в сердцевине, середине). У поляков голова — «лоб», и вообще «голова» это, прежде всего, череп. Лысых вряд ли было в палеолите больше, чем сейчас, но голову определяли как прежде всего череп, лишённый волос и кожи.
Череп (черепок, черепаха) — это прежде всего сравнение с яйцом. Может быть, именно об этом загадочная, уникальная «Курочка ряба» с её золотым яйцом (не будем забывать и о двух других яйцах). Голова — это гора, и гора безволосая, лысая. Поэтому на иврите «гулголет» («Голгофа») — это «череп». Не какой-то особый череп (Адама), а любой череп напоминает гору. Гора-череп — масло масляное. Латинское название Голгофы, Кальвария — «лысина». Опять же, голова без волос.
У головы и наибольшее количество синонимов. Черепушка, кумпол, башка, котелок, чайник, скворечник, дыня, наконец, «босс» — «шишка». У римлян голова была и «капут», но было и насмешливое просторечное «теста», «черепок», что обернулась французским «тет» и русским галлицизмом «тет-а-тет».
Примечательно, что с животным человек своё тело сравнивал (и сравнивает) неохотно. Животное — это уже чувства, это какие-то душевные свойства, отождествление с которыми (зооморфизм) — дело басен. Тело животного не привлекательно для метафоризации. Животное слишком самостоятельно — в отличие от горы или палки. Отсюда и насмешливое «нога»: первоначальна-то была «ляга» (сохранилось в «лягаться», «лядвие», «лягушка»), но возобладало ироничное сравнение с копытом, «ногтем».
Совсем немного частей тела от действий (сустав — от «стоять», предревний индо-европейский корень, как и большинство в этом перечне). Ухо — как ни странно, однокоренное со словом «явь», как и с «аудио», ухо то, что принимает сообщения о яви. Глаз — ну, «глаз» очень новое слово, а было-то «око», опять индо-европейское, а по смыслу всего-навсего дыра, как «борода» (однокоренная с «борьба») — то, то колется. Это хорошо у древних греков было показано: бороды времён Платона и Сократа острые, точь-в-точь так же изображались, как тараны у боевых кораблей.
Трофоморфизм в описании собственного тела — только «живот», ведь «жить» — «жито» — это «житмень», ячмень. Сразу понятно, чем питались предки. Больше названий частей тела, происшедших от глаголов, обозначающих процесс еды: печень и почки — печь, сосок — сосать, горло (и жерло) — глотать.
Впрочем, голова как котелок, который то варит, а иногда не варит, тоже не объектоморфизм, а трофоморфизм. Как и коленная чашечка — при том, что само «колено» настолько древнее, что вообще непонятно, что обозначает, но однокоренное с «член» (чередование к/ч), у греков член — «колон».
