1655-1884 годы: бычья поступь творчества
Блаженный Иероним так объяснял конец притчи о блудном сыне: «Телец упитанный, закланный ради спасения кающихся, есть Сам Спаситель, чьё Тело и Кровь мы ежедневно вкушаем и пьём».
Толкование стало классическим и его даже стали иллюстрировать. «Библия с поучениями» конца XIII века изображает рядом заклание тельца и распятие, а подпись на полях гласит: «Приведите тельца упитанного и заколите его. Сие означает, что отец небесный даёт своего сына на смерть во искупление человеков».
Кеннет Крейг в замечательной статье об этом сюжете у Рембрандта собрал воедино многочисленные аллегорические изображения убитого тельца: 1566 год, Мартин ван Клеве (Вена), 1642 год, Давид Теньерс (Бостон). Наиболее выразительна картина Мертена ван Хемскерка 1562 (сохранилась гравюра с неё), где на заднем плане праздничный хоровод отмечает прощение блудного сына, а на переднем жутковатое закалывание стрельца.
Рембрандт тот же сюжет изобразил трижды (хотя вообще натюрморты такого рода ему не свойственны). В Глазго картина маслом 1640 года, причём тут тема «помни о смерти», «всё суета сует» обострена картиной в картине: на стене изображён человек, писающий на луну. Это классическая иллюстрация к голландской поговорке, Брейгель расшифровывал её как «что я ни делаю, всё напрасно, словно писаю на луну». В Лувре тот же сюжет 1655 года, здесь граффити нет, но тут ещё сильнее: сама разрубленная туша выписана импрессионистическими мазками, словно Рембранд — современник ван Гога. Наконец, небольшая гравюра, где вокруг туши три женщины — и тут, конечно, аллюзия на снятие с креста. Впечатление от всех трёх работ — озноб по коже. Какое там «человек произошёл от обезьяны». Мы и от быка недалеко ушли и в любой момент, поглядев в зеркало, можем увидеть в себе просто тушу. И это будет неплохо.
Впрочем, история на этой жутковатой ноте не заканчивается. В 1884 году ван Гог тоже нарисовал тельца. Бычок запряжен в крестьянскую тележку. Есть этюд, есть вариант окончательный, зализанный, где трагизм почти исчез. В этюде и тона черно-белые, и, главное, куча чёрных птиц, куда там Хичкоку.
При этом ван Гог знал картину Рембрандта, которая в Лувре, и писал о ней с восторгом другу, что подолгу её рассматривает. Но видел он (указывает искусствовед Джеред Бакстер) и другое значение бычка, и писал наставительно Эмилю Бернару 19 июня 1888 года из Арля:
«Бычок, как ты знаешь, символ святого Луки, покровителя художников, так что мы должны быть терпеливы как быки, если хотим работать на поле искусства».
Звучит возвышенно, но перед этим фразочка не для детей: «Много рисовать совсем не то, что много трахаться, живопись изнуряет мозг, и это настоящее проклятье».
Да и после тоже… «Быки-то радуются, что им не нужно заниматься противным ремеслом живописца. Но я что хочу сказать. После периода меланхолии ты станешь сильнее, чем когда-либо, твоё здоровье укрепится, и ты увидишь, что окружающий мир так прекрасен, что у тебя будет одно желание: рисовать».
Сексуальная мощь и мощь творческая. В 1884 году ван Гог говорил, что отцу так же противно пускать его в дом, как противно пускать в дом грязного взлохмаченного пса. А он был не собакой, он был тельцом, который тащит огромную тяжесть, зная, что в конце его ждёт гибель. И когда ван Гог сказал, что он сам выстрелил в себя, это ведь было ровно то же, как когда отец Александр Мень, истекая от раны топором, сказал абсурдное «я сам». Ван Гога, конечно, не гебисты убили, а мальчишки, и, видимо, по случайности — стреляли они в ворон, отгоняя их от посевов, но... Выстрел — случайность, Гоген валит вину на друга — мол, он сам себя изувечил, а тот соглашается, — случайность, согласился пойти в сумасшедший дом — случайность… Вот такими случайностями и складываются воля Божия с волей человеческой.
[Блаженный Иероним: PL, XXII, 388.
Оригинальный текст XIII века: «Et adducite vitulum saginatum et occidite. Hoc significat quod pater celestis filium suum ad mortem tradidit pro redemptione humani».]