В 1890 году 27-летний служащий Демидовского дома призрения трудящихся Сергей Прокудин-Горский женился на 20-летней Анне Лавровой. Тесть был директором сталелитейного завода в Гатчине, устроил к себе зятя. Впрочем, Прокудин-Горский не успокоился в конторе. Он стал фотографом, изобретателем цветной фотографии и цветной киносъёмки. До революции снимал в России, после во Франции, умер вскоре после освобождения Парижа от немцев, похоронен с женою в Сент-Женевьев-де-Буа.
Среди поклонников российской империи очень популярны цветные фотографии Прокудина-Горского. «Было же время!» Всю империю объездил, благо Николай II дал средства. Выход митрополита Двулогия из Успенского собора... Фотографии эти— недурной иллюстративный материал, но не более того. А вот эта его фотография — искусство.
1910 год. Причём это шедевр именно цвета, что редкость для фотографии, которая стремится совершить исход из царства Цвета в страну Линии, где текут реки форм среди берегов линий. Причём, это шедевр — белого цвета, который явлен благодаря окружению из всех остальных цветов. Прокудин-Горский создал своеобразную топологическую шараду, где разноцветные кластеры призваны обнаружить, что не есть цвет, что есть белизна. Белое пятно в центре стало изображением души, как от древнего Египта до наших дней изображают душу умершего в виде спелёнутого ребёнка.
Все картины прерафаэлитов, да вообще вся академическая и салонная живопись были убиты фотографией. Потому что они пытались быть фотографией. Фотография выдернула из-под ног псевдо-искусства табуретку — а веревку и петлю завязало себе на шее само псевдо-искусство. Потому что «Неизвестная» Крамского — гламур, а фотография Прокудина-Горского не гламур.
Конечно, не все фотографии таковы, а лишь меньшинство — те фотографии, в которых фотографическая точность, о которой тысячелетиями мечтали плохие художники, оказалась средством сотворить целый мир. Но это меньшинство помогает понять, почему «современное искусство» таково, каково оно есть, почему начался импрессионизм, экспрессионизм, распад форм и сюжетов, в общем, по растерянному замечанию Бердяева, «гибель искусства». Не искусство погибло, а зеркало, которым пытались загородить искусство.
Кстати, у Крамского — вовсе не княгиня Юрьевская (любовница императора), как иногда пишут, а его родная дочь Софья. Во всяком случае, дочь Крамской изображал часто, использовал и её черты для знаменитой картины. Софья была ровесницей жене Прокудина-Горского (на 4 года старше), стала неплохой и популярной художницей. Но умереть ей пришлось не в Париже, она не эмигрировала, после революции обнищала, вынуждена была работать в Антирелигиозном музее, когда он ещё был в Эрмитаже, в издательстве «Атеист». В 1930 году её арестовали, дали три года в 1930, но Пешкова вытащила, так что она провела в Сибири лишь полтора года и умерла всё-таки на свободе.
