Дэвид Джонс (1895-1974) мало известен не только в России, но и в Англии. Эссеист, поэт, художник. Оден считал его поэму «Анафемата» лучшей в ХХ столетии. Его воспевали Игорь Стравинский, Томас Элиот и Грэм Грин. Его имя увековечено в Вестминстерском аббатстве на монументе в память о поэтах Первой Мировой: Джонс участвовал в битве на Сомме. Он и при жизни был ценим не широкой публикой, как Хлебников, а с конца ХХ века всякое творчество, обыгрывающее исторические образы и религиозные понятия перешло в разряд неинтересной рухляди. Помнят Честертона: Джонс на него похож, принял католичество в 1921 году, крестил его тот же священник. Так и Честертона помнят по детективам, да и не по всем, а по наиболее простецким. Собственно, помнят только имидж «патера Брауна», причём «патер» превращено в бессодержательную экзотическую черточку вроде горба.
Есть горькая ирония в том, что «Распятие» 1922 году Джонс снабдил цитатой из пророка Исайи 52:3 «Нет в нём ни вида, ни величия». «Специес» и «декор» на латыни, «тоар» и «хадар» на иврите. «Тоар» говорили о людях (царь Давид и Эсфиль, Иосиф Прекрасный). «Хадар» о деревьях, городах, даже о Ягве и святых (Ис 35:2).
Пустое место. Посмотреть не на что. Дыра от дыры.
Иисус — пустота. Жизнь — пустота. Свобода — пустота.
В том числе, от искусства. Искусство, которое изображает пустоту как непустоту, в стиле старой доброй готики плюс немножечко модерн.
А ведь чёрный квадрат вернее изображает «ни тоар, ни хоар».
Только для полного сходства чёрный квадрат должен быть белым.
На белом.
Вот быть белым, на котором виден Белый Квадрат, и означает быть со Христом
